Смерть на Невском проспекте

Дикинсон Дэвид

— Я подумаю об этом до нашей встречи, — и Михаил взмахом руки подозвал официанта. — Я плачу, лорд Пауэрскорт, не спорьте! Когда мы, русские, приглашаем в ресторан иностранных гостей и знакомим их с нашей национальной кухней, мы и платим!

Чтобы попасть туда, куда они направлялись теперь, требовалось перейти Неву. По дороге Шапоров рассказал Пауэрскорту кое-что из того, что знал о российской бюрократии, которую для пущей наглядности представил в цифрах. Восемьсот шестьдесят девять — это число параграфов в первом томе Свода законов, определяющих права и обязанности подданных по степени участия их в составе установлений и государственных служб. Табель о рангах делит все виды службы на воинскую, гражданскую и придворную. В Табели четырнадцать классов, каждый со своей формой и титулованием. К государственным чиновникам двух высших классов следует обращаться «ваше высокопревосходительство». К чиновникам классов третьего и четвертого — «ваше

превосходительство». Неудачникам классов с девятого по четырнадцатый приходится довольствоваться всего лишь «вашим благородием». По ходу карьеры белые форменные брюки меняют на черные, красные ленты через плечо — на голубые, даже полоска, добавленная там или здесь, означает поворотный пункт в продвижении по службе. Повышение в чине происходит каждые три года в классах с четырнадцатого по восьмой, и каждые четыре года в классах с восьмого по пятый. Повышение, — и Михаил подчеркивал голосом значимость этого единства самодержавия и бюрократии, единства, существенно понижавшего эффективность работы обеих систем, — повышение в звании в последних четырех классах относится к прямой компетенции царя и несет с собой титул, передаваемый по наследству. Изо всех сил стараясь не вызывать неудовольствия сверху и принимать как можно меньше ответственных решений, чтобы избежать критики снизу, к шестидесяти годам можно дорасти до чинов изрядных. Такая неповоротливая бюрократия, — рассуждал Михаил, — буквально душит Россию, крепко держа ее в томительном медвежьем объятии.

Теперь они подошли достаточно близко, чтобы воочию увидеть нескольких представителей этой самой бюрократии, которые чинно спускались по лестнице, ведущей к парадным министерским дверям.

— Но ведь они еще не домой, Михаил, не так ли? Ведь всего три часа дня!

— Чиновнику главное не переработать, лорд Пауэрскорт. Жизнь в министерских коридорах тяжелая, некоторым из этих важных лиц сегодня уже пришлось соприсутствовать на двух заседаниях. Только представьте, как это утомительно!

Пауэрскорту приходилось бывать в нескольких министерствах в Лондоне, где вся роскошь обстановки предназначалась кабинетам министра и его первых заместителей. Остальные помещения были обставлены с должным уважением к содержимому общественного кошелька и с учетом опасности, исходящей от газет, постоянно устраивающих крестовые походы против членов правительств, норовящих растратить деньги налогоплательщиков на собственные удобства. Однако ничто не могло подготовить Пауэрскорта к обшарпанности помещений российского Министерства внутренних дел. Полы покрыты вытертыми ковровыми дорожками, когда-то, видно, малиновыми. Стены выкрашены темной краской, которая, скорей всего, изначально предназначалась для крейсера. Безнадежно длинный коридор, казалось, на милю вперед тянулся за спиной вахтера, щуплого однорукого старичка, стоящего за облезлой конторкой.

— К господину Бажанову, комната четыреста шестьдесят семь, лифт вон там, но сначала соблаговолите вписать свои имена вот в эту книгу.

Во всех общественных зданиях Петербурга, скоро уяснил себе Пауэрскорт, при входе записывали ваше имя и адрес так, словно намеревались завести с вами регулярную переписку. Он мельком подумал, не завести ли ему подобную систему на Маркем-сквер.

В тускло освещенном лифте насупленный усатый лифтер нажал кнопку четвертого этажа, и они поехали.

— Как вы думаете, там, наверху, располагаются те, кто повыше рангом? Может, есть и соответствующие правила, к примеру, только чиновники классов выше восьмого допускаются на третий этаж?

— Кто их знает, — пожал плечами Шапоров с жизнерадостностью, не очень вязавшейся с окружающей их обстановкой. — Знаете, лорд Пауэрскорт, я живу в этом городе всю мою жизнь, а впервые попал в правительственное учреждение! Это какой-то новый, неизведанный мир!

Оказалось, что комната 467 находится в самом дальнем конце коридора четвертого этажа, где нумерация удивительным образом начиналась с комнаты 379, расположенной напротив лифта. Чиновники с папками под мышкой деловито и целеустремленно проносились мимо, шелестя подошвами по стертой ковровой дорожке. Две или три двери оказались открыты, и Пауэрскорт с Шапоровым могли бегло взглянуть на помещения, тесно заставленные письменными столами, подобно школьным классам для взрослых, и увидеть сидящих за ними людей, которые уныло-сосредоточенно читали бумаги или писали что-то в толстых конторских книгах. В окна справа по ходу виднелся небольшой внутренний двор, по которому неустанно и торопливо сновали люди, кружили, как белки, в министерском колесе. Пауэрскорт с Шапоровым миновали конференц-зал с длинным столом и расставленными вокруг него крытыми плюшем стульями, пустующий в ожидании следующего заседания. Наконец, вот она, комната 467. На медной дверной табличке значилось имя — Петр Ильич Бажанов, третий помощник заместителя столоначальника административно-хозяйственного департамента. Любопытно, подумал Пауэрскорт, каких трудов стоило этому

человеку подняться до столь незначительных высот? Он заметил, что табличка потускнела, нечищенна, словно Бажанов сидит в этом кабинете много-много лет. Наверно, обошли повышением. Или, может, скачок с третьего помощника до второго ему не по силам. А может, этот Бажанов стар, согбен и ждет не дождется, когда уйдет на пенсию?

Однако голос, который отозвался на стук и пригласил войти, оказался живым и легким. Так же выглядел и чиновник. Говорил он мягко и неторопливо, словно для того, чтобы Михаил успевал переводить. Пауэрскорт с Шапоровым сидели друг против друга по краям письменного стола на стульях, крытых хоть и не плюшем, но вполне приличных. Перед Бажановым высилась стопка папок. Ему было около сорока. Копна темных волос, венчавшая его голову, казалось, не поддавалась никаким попыткам взять себя под контроль. Глаза у него были серые, нос маленький, и черная борода вела себя под стать шевелюре. Интересно, подумал Пауэрскорт, есть ли у него жена и как она борется с этой его непокорной растительностью перед ежедневной отправкой супруга на службу?

— Насколько я понимаю, вас интересует Родерик Мартин, — обратился господин Бажанов к Пауэрскорту.

— Именно так, господин заместитель, — ответил Пауэрскорт, вспомнив совет Роузбери при разговоре непременно повышать в чине всех армейских офицеров, гражданских служащих и полицейских. — Нам дали понять, что вам могут быть известны некоторые подробности его пребывания в России.

Бажанов издал глубокий вздох:

— В некотором смысле, вынужден вас разочаровать, лорд Пауэрскорт. Я — то есть мы — мы не сможем помочь вам в том, что касается Мартина. В обычных обстоятельствах мы располагаем различного рода сведениями относительно таких приезжих. Время прибытия-убытия, где остановился и так далее. Если это персона значительная и встречается с официальными лицами государства, то по каждой встрече заводится запись точно так же, как это будет сделано по поводу нашей с вами встречи сегодня.

Третий помощник заместителя столоначальника улыбнулся. Что-то было ироническое в его манере толковать о бюрократической практике, это почувствовал даже иностранец Пауэрскорт. Странно, ведь факт для него — это серьезно, это его хлеб, его валюта, добытая тяжким трудом, изъятая у нежелающего сотрудничать населения и собранная для хранения навечно в никогда и ничего не теряющих министерских архивах.

— Но у нас нет данных о нем за 1905 год. — Бажанов развел руками. — Ни когда въехал, ни где остановился. Мне жаль, что я не в силах помочь вам, господа. Увы.

И так понятно, что за 1905-й нет, подумал Пауэрскорт. Мартина ведь убили в декабре 1904-го — и, конечно, Бажанов знает об этом. Детектив вспомнил рыжебородого толстяка, который орал на них в полицейском участке. Возможно, они все тут лжецы и путаники. Но что за толк спорить? Лучше послушаем, что этот господин еще скажет.

— Мы уверены, что вы делаете все возможное, господин заместитель, — как можно мягче произнес Пауэрскорт, — но я просил бы вас взглянуть на положение вещей с точки зрения правительства моей страны. Мистер Мартин, столь же заметное лицо в министерстве иностранных дел в Лондоне, сколь вы здесь в своем Санкт-Петербурге, — Бажанов на этих словах привстал и поклонился, — приезжает сюда в декабре прошлого года и проводит на следующий день, как мы полагаем, несколько встреч — возможно, с представителями министерства иностранных дел, в точности это не известно. А вечером того же дня его находят убитым! О его смерти сообщается в рапорте, составленном городовым полицейского участка, расположенного в непосредственной близости от британского посольства. Имеется соответствующий документ. — Факт наличия документа, по мнению Пауэрскорта, сердцу чиновника должен быть особенно мил. Устное слово, что воздух, ничего не значит. Бумаги, записи, памятки — вот главное содержание жизни! — Но теперь, только представьте себе, полиция все отрицает! Там говорят, документ поддельный. — Воистину, подумал Пауэрскорт, подделка документа — страшный грех против духа святого бюрократической машины. Приводит в ужас одна лишь мысль о возможности подделки. — Там говорят, мистер Мартин не мог приехать в Санкт-Петербург. Однако же мы точно знаем, что он отбыл из Лондона в столицу Российской империи, облеченный особой миссией. И не вернулся. У нас нет причин полагать, что он жив. Мы думаем, он погиб. Вы же, господа, утверждаете, что его здесь никогда не было. Так кому и чему нам верить?

Тут Бажанов воспользовался одной из классических бюрократических уловок, своего рода чиновничьей сицилианской защитой.

— Я был бы рад вам помочь, лорд Пауэрскорт. Дайте мне день-другой. Возможно, соответствующий документ поставили не на свое место. Наведу справки в других учреждения. Возможно, помогут там.

Позже Пауэрскорт узнал, что под «другими учреждениями» в России понимают секретную полицию, охранку, или даже еще более тайные организации, в ведении которых находится безопасность царской семьи и государства.