СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ
Шрифт:
— Откуда фонарик?
— У Перебейноса разжился. В какую сторону потопаем?
— Таблички на домах нужно посмотреть... Ох и наследили мы!
— Где? — удивился Груздев. — След в след идем. — Не на снегу. Уже трое знают, куда мы направились. — Ты думаешь, фрицы нас выдадут? — Хозяйка пивной промолчит, а эти двое какие-то малохольные... Осветили табличку, другую, сориентировались и пошли тихой пустынной улицей. Снег скрадывал шаги, чуть слышно поскрипывал под ботинками. Глухое безлюдье действовало на нервы, заставляло поминутно оглядываться, судорожно сжимать рукоятку пистолета. В темно-фиолетовое небо черными силуэтами уходили остроконечные башенки одноэтажных домов, в луче фонарика серебром вспыхивал снег на деревьях и заборах.
— В здешних краях войной и не пахнет, — удивился Сергей. — Кому война, а кому мать родна!
— Ты судишь о людях, не зная, что они пережили, — сердито проговорил Лисовский и внезапно остановился. — Стоп, мы прибыли! А если я адрес перепутал?
— Чай не первая волку зима, — бесшабашно отозвался Груздев. — Не в удавку же лезть! Вернемся к «виллису» и махнем из города, а там посмотрим.
— Счастливый ты человек! — с легкой завистью проговорил Костя.
Этап второй
Короткое счастье Сергея Груздева □ Разыскиваются немецкие диверсанты... □ Опасная дорога □ Арденнский лес □ Неожиданная встреча □ Оберштурмбаннфюрер Отто Скорцени
Груздев нашарил лучом фонарика кнопку, решительно нажал и погасил свет. В томительном ожидании прошло минут пять, но парни не произнесли ни слова. Слишком многое они связывали с этим домом и боялись искушать судьбу, высказывая вслух радость или разочарование. Сергей опять потянулся к звонку, но опустил руку, услышав, как скрипнула дверь, послышались торопливые шаги. Женский голос с явственным французским прононсом что-то требовательно проговорил. Груздев нетерпеливо ткнул земляка в бок, и тот, запинаясь от волнения, спросил по-немецки:
— Скажите, пожалуйста, мадам Дюбуа здесь живет?
Легкий вскрик за калиткой, торопливо загремела щеколда, и прозвучал знакомый милый голос, от которого дрогнуло Сережкино сердце:
— Костья! Костья! Это — я!
Умывался Костя, оголясь до пояса. Обрадовался умывальнику, так и не привык мыться в тазу, фыркал и поеживался от холодной воды. Услышал шаги, но лицо в мыле, не рассмотрел, кто вошел. Только по негромкому грассирующему голосу узнал дядюшку Андре, на одну треть шведа, на треть француза, на треть немца, мужа Женевьевиной тетушки Ирэн. Он увесисто похлопал Лисовского по голой спине, добродушно пошутил:
— Тебя не утомляет мыть свою рожу до задницы, а?
Костя торопливо смыл пену и выпрямился. Шилом кольнуло грудь, и он не сдержал стона. Дядюшка Андре увидел его побледневшее лицо, участливо проговорил:
— Крепко вам досталось, ребята. Не всякий сам себя перепрыгнет, а вы из таких передряг выкарабкались.
Помог парню вытереться, натянуть рубашки и, обняв, повел в небольшую гостиную. Усадил на диван, а сам задымил сигаретой и подсел к столу.
— Не куришь? Хорошо. А у меня силы воли не хватает отказаться от табака. Милосердный господь дает штаны тем, у кого нет зада...
Говорлив хозяин, приветлив, хлебосолен, а живет бедновато. Еще ночью Костя приметил скромную обстановку в доме Женевьевиных родичей. Простенькие стулья и столы, почти голые стены, лишь два-три натюрморта в гостиной да пианино. В большой угловой комнате, застекленным фонарем во дворик, — столовая и кабинет. Граница кабинета обозначена вертящейся этажеркой на стальной трубе. Спальня Женевьевы в мезонине, туда ведет крутая металлическая лестница. Парней поместили в небольшой комнатушке.
— При немцах жили без табака, — оживленно жестикулировал дядюшка Андре. Они похожи, муж и жена. Оба невысоки ростом, кругленькие, добродушные. Он по-мужски жестче, порой глаза вспыхивают стальным блеском, скулы взбугриваются желваками. — Спекулянты поднажились в оккупацию. Скупали у фермеров листовой табак, крошили пополам с травой, набивали сигареты... Впрочем, они и сейчас снег за соль продают.
А Сережка спит. Женевьева чуть с ума не сошла, когда его увидела. Повисла, не оторвешь. Тетушка пыталась урезонить племянницу, та и ухом не повела. Удивилась Сережкиным усикам, пушила их, разглаживала, пыталась колечками завить. Помогла парню раздеться, разуться, увидела пистолет под мышкой, всплеснула руками и звонко рассмеялась:
— Серьожка и дня без оружия не проживет!
И за столом села рядом с милым, усиленно потчевала, подливала вино в бокал. Груздев конфузился, боялся поднять глаза на ее родственников. Дядюшка Андре посмеивался, глядя на хлопоты племянницы, подтрунивал над парнем:
— Кто женится по любви, тот имеет хорошие ночи и скверные дни. Тетушка Ирэн с темным пушком на верхней губе рассердилась, замахнулась на мужа салфеткой:
— И не стыдно тебе злословить над нашей милой девочкой! Косте нравилась дружная, слаженная пара. Верховодила Ирэн, а дядюшка, хоть и пытался утвердить свою независимость, пребывал под жениным каблучком. Но домашнее рабство, видать, не было обременительным. А ими обоими на свой лад вертела Женевьева. Девушка преобразилась после Германии, похорошела, стала мягче характером, веселее, непосредственней.
Легка на помине. Выскочила из кухни гибкая, стройная, как дикая козочка, стрельнула взглядом на дядю и Лисовского, поспешила в гостевую комнату будить Сережку. А он только под утро спустился из мезонина, мягко ступая босыми ногами. Костя радовался его настоящей любви, хоть и временному их счастью.
— Трудно им придется, — словно угадал его мысли Андре и вздохнул.— Боши ушли, американцы пришли, а коллаборационисты остались. Собираются даже судебный процесс начать против тех участников сопротивления, кто казнил предателей... Зачем американской разведке недобитые гитлеровцы понадобились? Вам необходимо попасть в Париж. Я встречусь со своими друзьями по Сопротивлению, обговорим возможность вашей поездки...
— Доброе утро! — появился в дверях заспанный Сергей, а из-за его спины выглядывало лукавое лицо Женевьевы. — Не дала Женька сон досмотреть. Будто я из тайги домой возвращался...
Завтрак был легким, зато веселым. Родственники Женевьевы умели пошутить, острым словцом приправить непритязательную еду. Дядюшка Андре, пока женщины шептали молитву, обвел взглядом скудно сервированный стол и заметил:
— И при бошах, и при американцах деликатесы видят богачи и спекулянты. На нашу долю остаются салаты и картофель. А я с молодых лет твержу Ирэн, овощи не для женатых мужчин...