СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ
Шрифт:
- Вы что, усики решили отпустить?
Сергей утвердительно кивнул головой, и американец передал его желание парикмахеру. С видимым трудом парень откинулся на спинку и почувствовал, как легко скользит по щекам и подбородку бритва, как умело массируют лицо руки мастера, как остро и приятно загорелась кожа от крепкого одеколона. Открыл глаза и не узнал себя в ладно скроенном широкоплечем мужчине, с веселым удивлением смотревшим на него из зеркала. Только шрамы портят лицо. От них кривится левый угол рта, белой незагоревшей полосой выделяется лоб.
Майор молча следил за ним, потом, когда ушел парикмахер, задумчиво проговорил:
- Вы кого-то мне напоминаете, Гюнтер. А кого, не пойму. Какой-то детали не хватает до полного сходства! Пойдемте.
В длинном, врезанном в стену шкафу на плечиках висел десяток мужских костюмов. Американец выбрал черный, с еле заметной коричневой ниткой, и снял его. Дал Сергею накрахмаленную белоснежную рубашку, темный галстук с искоркой, заставил переодеться.
— Железный крест прикрепите к лацкану пиджака, — и подал немецкий орден. Груздев изумленно уставился на майора. Тот усмехнулся: — Все, что обнаружено в ваших карманах, сохранено. Остается найти портфель...
Около часа Сергей с майором петляли по запутанным улицам бельгийской столицы. Косте врач запретил подниматься с постели, и у парня разочарованно потускнело лицо, когда американец пригласил Груздева прогуляться по городу. Сергей пожалел друга и отказался от поездки, но Сторн и Лисовский на ней настояли. Гарри в штатском костюме как бы уменьшился в росте, выглядел добродушней и доступней. Он не умолкал ни на минуту, рассказывал о Брюсселе с такими подробностями, словно здесь родился и вырос. Языковые тонкости до Груздева не доходили, но общий смысл пояснений он понимал. Сперва удивлялся, почему Сторн, назвав площадь или бульвар, впивается в него изучающим взглядом, но вскоре догадался, что тот ждет, как он отзовется на его слова. Про себя ухмыльнулся, но на лице сохранил невозмутимую замкнутость.
— Я тебя не пойму, Гюнтер, — признался майор. — То ли ты симулируешь немоту, то ли и впрямь ею страдаешь. Док утверждает, что она прямое следствие ранений и контузии. Вначале я Герберта считал твердым орешком, но он оказался человеком порыва. Ты же целенаправленнее и безжалостней. С тобой опасно играть в карты. Никогда не угадаешь, блефуешь ты или на самом деле имеешь хорошие взятки...
Экая громада «форд», а легок в управлении. Сергей никак не привыкнет к комфортабельному кузову, роскошной отделке, мощному мотору. Сторн шутя обгоняет верткие «виллисы», немецкие «мерседесы», французские «ситроены».
— Сейчас выедем на Гранд-Плас, самую известную площадь в Европе, - сообщил майор, умело лавируя в узенькой, неразъезжей улочке. — Европа живет прошлым, настоящее и будущее за Америкой...
Сергею нудно слушать его длинные, назидательные проповеди, не имея возможности вставить свое слово. Третий день приходится молчать, в вилле не поговоришь, кто знает, какой техникой американцы комнаты нашпиговали?
— Вот и знаменитая Большая площадь, — припарковал Сторн машину к тротуару. — Выйдем, разомнемся, да и Гранд-Плас посмотрим. Тебе тут не приходилось бывать? — словно ненароком спросил.
Сергей, отрицая, мотнул головой. Вылезли из «форда» и попали под редкий дождь. Декабрь, а на земле — ни снежинки. Мокрый асфальт черным блестящим зеркалом отражает низкие грязно-серые тучи.
— Мерзкий климат! — с отвращением заметил американец. — Сам я с Дальнего Запада, не привык к сырой погоде. В нашем краю от жары мозги плавятся, а от морозов земля трескается.
Парень обвел взглядом площадь и ненадолго залюбовался ее одухотворенной красотой. Сергею понравились своим изяществом нарядные фасады древних зданий с позолоченными статуями святых, остроконечные башни, устремленные в хмурое небо, узорчатые карнизы, колонны, балконы и ниши, двери с замысловатой резьбой, удивили многочисленные подъезды с каменными ступенями лестниц. И внезапно кольнула мысль, что может совсем недавно, даже сегодня, площадью проходила Женевьева.
— Пройдем, Гюнтер, к «Дому короля», — взял американец Сергея под руку и перешел с ним через площадь к элегантному, словно сотканному из тончайших каменных кружев, зданию. — Он древнее ратуши, держится на десяти колоннах...
Бронзовые украшения фасада, легкие изящные колонны, поддерживающие здание, и полные света галереи, протянувшиеся вдоль дворца, тончайшая кружевная лепка из камня, ажурные, будто выточенные из слоновой кости, башенки, впечатляли своей воздушностью и парадной театральностью. Сергей скользнул по ним равнодушным взглядом, вполуха слушая майора. Дворец графов Брабанта... Дом корабельщиков... Дом стрелков из лука... Памятники-бюсты Виктора Гюго и Жан-Жака Руссо...
— Ты циник, Гюнтер, если тебя не тронула эта красота, — недовольно выговаривал парню майор, когда они садились в машину. — Прикоснешься к древним камням и чувствуешь себя сопричастным к истории. Здесь она начиналась с победы простолюдинов над французскими рыцарями... Ты меня слушаешь, Гюнтер?
Груздев неопределенно кивнул. Он устал от готики, городской суетни, мокреди и своего спутника. Будь его воля, вернулся бы на виллу.
Неподалеку от перекрестия Рю де л'Етюв и Рю дю Шен майор остановил «форд» и потянул Сергея за собой к толпе гогочущих американских солдат. Парень поморщился от громогласного хохота, протолкался к метровой статуе, глянул, обомлел от неожиданности и невольно заулыбался во весь рот. Перед ним в нише стоял голенький малыш и, выпятив толстый животик, пускал на зрителей тонкую струйку.
Сергей от души смеялся и у него даже от сердца отлегло: не таким чужим и город стал казаться. Надо же! Среди чопорных домов, закутанных в непонятные одежки, неподалеку от статуэток девы Марии и разных святых, вдруг появился пацаненок, похожий на младшего братишку, и бесстрашно писает. Плевать хотел он на хмурые лица, что ему Европа, когда у него неотложное дело!
Гарри стоял рядом и радовался, что пронял угрюмого Гюнтера, нашел слабинку в его душе. И он сентиментален, но прячет свою чувствительность под толстой броней скепсиса. Сторн уж отчаялся чем-то ее пробить, но, оказывается, и к этому немцу можно подобрать ключик.
— Манекен Пис был дважды похищен, французами и англичанами,— ловя отсвет задумчивой Сергеевой улыбки, сообщил американец, когда отъехал от фонтанчика. — Французский король Людовик пожаловал ему орден, Наполеон опоясал трехцветным шарфом. Манекеном любовался русский царь Петр... — он взглянул на часы и заявил: — Пришло время обеда.
Из тесной улочки выбрались на широкий бульвар и Сергей удивился его пустынности. На мостовой ни одной машины, зато у обочины, на тротуарах теснились людские толпы. Не успели и квартала проехать, как сзади требовательно взвыла сирена. На огромной скорости лимузин обогнал открытый «джип». На ходу с машины выпрыгнули рослые парни в форме цвета хаки, белых стальных шлемах и голубых нарукавных повязках с крупными четкими буквами «МР». Передний, сержант, рванул дверцу «форда», чуть не за шиворот стащил майора с сидения, поставил перед собой и ткнул под ребра концом толстой дубинки. Выволокли из машины и Сергея. Сторн разорался на полицейских, несколько раз повторил слово «си-ай-си», отвернул лацкан пиджака, показал жетон и достал из кармана удостоверение. Сержант его прочитал, небрежно козырнул и направился с подчиненными к «джипу».