СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ
Шрифт:
Сергею обрыдла иноземщина. Эвон сколько верст отмахали от Варшавы, а выходит, зря мук натерпелись. Куда-то везет американец, а по-человечески ничего не объяснит. Улыбается как кукла, а в глазах колючки. Мягко стелет, как бы жестко спать не пришлось. Забрались на край земли, теперь до своих на самолете не доберешься. Ничего, Костя бы быстрей поправился, они тогда у американцев и лишней минуты не задержатся. Сумеют удрать, те лениво службу несут...
Майор вытащил четырехгранную бутылку, отвинтил колпачок, глотнул и протянул Сергею:
— Пей, Гюнтер, на жизнь веселей после выпивки смотрится. У нас существует пословица: если лифт, поднимающий к успеху, не действует, надо идти по ступенькам. А я предлагаю вам со ступенек пересесть в лифт... Герберт, не будьте пессимистом. В Америке все пути отрезаны человеку, не умеющему использовать благоприятную ситуацию.
— Мы пока в Европе, а не в Америке, — отрезал Лисовский.
— Вы непочтительны, Герберт, — сухо заметил майор, — хотя и воспитаны в Старом Свете. Но я вам отвечу... После нынешней войны Европа превратится в западную провинцию Штатов.
— Если вам позволят русские, — в Костю вселился дух противоречия, и Сергей с затаенной тревогой следил за словесным поединком. — Их-то вы не сможете сбросить со счета!
— Вы молоды, но умны и язвительны, — отозвался американец, — что среди нынешних немцев большая редкость. Русских мы со счета не сбрасываем...
— Следовательно?
— Следовательно, вы и сами обо всем догадываетесь, — жестко проговорил майор. — Как виски, Гюнтер?
Сергей одобрительно кивнул, удержав руку, которая едва не вынырнула из кармана с оттопыренным большим пальцем.
— Зачем мы вам понадобились? — в упор спросил Костя.
— Не спешите, Герберт, всему свое время. Вам необходимо отдохнуть, подлечиться, чтобы вести разговор. Между прочим, я восхищен вашим умением вести воздушный бой и тем, как вы ловко отбились от трех «мессершмиттов».
— Откуда вы знаете?
Американец улыбнулся:
— Наши посты наблюдения сообщили. А вот причину боя не могу разгадать.
— Несогласованность действий, — отозвался Лисовский. — Истребители по ошибке напали на нас.
— Не смешите меня, Герберт! Потому я и предлагаю вести серьезный разговор позднее, когда вы все обдумаете и перестанете шутить...
Шоссе взлетает с холма на холм, мелькают черепичные крыши, фермы с плодовыми деревьями, разросшиеся живые изгороди отделяют дома от полей, а пашни разграничены стройными пирамидальными тополями. То и дело широкую равнину пересекают глубокие овраги. Во дворах, мимо которых проскакивает машина, видны тучные серые волы, пегие коровы, рыжие широколобые бычки.
Сергея потянуло к нехитрой крестьянской жизни, захотелось постоять у обочины, проводить равнодушным взглядом сверкающий хромом роскошный лимузин, хлестнуть лошадь вожжами по крутым бокам и не спеша отправиться по своим делам. Он глубоко вздохнул.
Майор рассмеялся и слегка повернул к ним голову:
— Можно подумать, что злой американский людоед везет примерных немецких мальчиков на заклание. Попади я вам в руки, вы бы со мной вряд ли столь вежливо обращались?
— Если бы задались той же целью, что и вы, на обращение жаловаться бы не пришлось, — возразил ему Лисовский и закашлялся.
— Вы серьезно покалечены?
— Не знаю, господин майор, — пожал Костя плечами. — В лагере не до врачей было.
— Сегодня вас посмотрит специалист. Вы мне нужны, и будет жаль, если надолго выйдете из строя... Кстати, не называйте меня майором. Я - Гарри Сторн. Друзья зовут просто — Гарри. Думаю, и мы станем друзьями...
Встретилась колонна танков с белыми звездами в голубом поле на башнях и бронетранспортеры. Впереди бойко неслись два броневых автомобиля. Майор прижал лимузин к самой обочине и остановился, опасаясь угодить под гусеницы «шерманов» и «валентайнов».
Брюссель встретил густым, вязким туманом, затопившим улицы и площади. Майор включил фары, но скорость почти не снизил. Зато не спускал пальца с клаксона, и трубные звуки сирены распугивали прохожих и небольшие автомобили. На перекрестке едва не наскочил на старый, музейного вида, трамвай, внезапно выползший из осязаемо холодной темно-серой мглы.
Выскочили из города, и туман заметно поредел. Потянулись рощицы, сады, высокие заборы со скрытыми за ними острокрышими зданиями. «Форд» свернул в узкий проулок, пробежал метров сто и резко затормозил у массивных глухих ворот, обрамленных сверху ежевидными кружевами из тонких металлических прутьев. Майор нетерпеливо посигналил, над столбом вспыхнула сильная лампа, машину, видать, рассмотрели, и ворота разошлись на две половинки. В глубине двора, среди деревьев, показалась двухэтажная вилла из красного кирпича, с узкими стрельчатыми окнами.
— Вот мы и дома! — сообщил американец и бесцеремонно потянулся.
– Чертовски устал! - И, опровергая свои слова, легко выбрался из машины и открыл заднюю дверцу. — Прошу, господа офицеры! Сергей вовремя вспомнил о своем недомогании и еле-еле выкарабкался из машины на брусчатку. Помог Косте, которому и без притворства было трудно выбраться из «форда». Лицо у него позеленело, на подбородке и шее запестрели коричневые пятна. Майор заметно встревожился и, успокаивая, проговорил: - Крепитесь, Герберт. Примете ванну, переоденетесь, над вами поколдует парикмахер, и сразу полный покой. Я сейчас узнаю, когда придет док... Облицованная дымчатыми изразцовыми плитками огромная ванна, похожая на плавательный бассейн, дробящийся и переливающийся свет на розоватых стенах и никелированных кранах, зеленоватая ласковая вода с незнакомым, но приятным запахом, белоснежные шапки мыльной пены показались парням неправдоподобным сказочным сном.
Сергей сперва помыл Костю, сокрушаясь, что нет под рукой дерюжной вехотки, которой отшоркал бы друга до голубых жилочек. Мягкая, влипающая в ладонь губка гладила кожу, когда ее крепко-накрепко надо драить.
И себя Груздев не щадил. Тер тело не столько губкой, сколько драл его отросшими ногтями. Мылся и вздыхал, тоскуя по родной сибирской баньке.
Костя утомился и отказался от бритья. Натянул шелковую пижаму и забрался в пышно взбитую постель. А Сергей с удовольствием подставил лицо парикмахеру и, как кот, жмурился от ласковых прикосновений мягкой кисточки. Он остановил сержанта, когда тот подступил к нему с бритвой, и всмотрелся в зеркало. Стер с верхней губы мыльную пену и пальцем очертил границу усиков. Майор, наблюдавший за ним из кресла, спросил: