СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ
Шрифт:
Сергей сосредоточенно ел, прислушиваясь к разговору. Мельком поглядывал на друга и видел на его лице тревожное нетерпение. Мыслями он в завтрашнем дне, пытается заглянуть в глубину недалекого будущего. Скорцени?! Зачем они ему понадобились? Тогда, в кабинете, Сергею довелось встретиться с глазами оберштурмбаннфюрера, они поразили парня своей безжалостностью и беспощадностью. Какой переполох поднялся в госпитале, когда Скорцени вздумалось их навестить! Что там врачи и костыльники? Отчаянные эсэсовские головорезы замирали как вкопанные, когда по коридору шел двухметровый верзила. После
Почему Скорцени о них заботится? Зачем сменил фамилию, запретив о прежней даже думать? Черт его разберет! В госпитале они наслушались стольких восторженных легенд о нем, что потеряли надежду отличить быль от выдумки. Сами эсэсовцы боялись любимца Гитлера, как огня. Он служил в личной охране фюрера, где тот его и приметил. А похищение и освобождение Муссолини, переворот в Будапеште и арест диктатора Венгрии сухопутного адмирала Хорти, участие диверсантов Скорцени в Арденнском прорыве вызывали неуемный восторг и скрытую зависть черномундирников к везучему собрату. Поэтому странным и опасным казался интерес оберштурмбаннфюрера, начальника военно-секретной службы СС, к ним...
Сергей насытился, откинулся на стуле и потихоньку потягивал «мартель». С усмешкой наблюдал, как итальянка атакует Костю. Чертов однолюб, не поддается красивой бабе! А она и минуты не посидит спокойно.
— Пора, — поднялся Отто. — Официантка от нетерпения дырки в полу каблуками провертела. Адью, мадемуазель!..
Ранним утром уезжали. Вышли к машине и удивились, что их провожают чуть ли не все обитатели санатория. На лицах хмурь, стоят в пасмурном ожидании. По знаку главного врача повар передал увесистую корзинку с продовольствием. Друзьям пришлось сделать общий поклон, а у итальянки Костя поцеловал руку.
— Они чувствуют близкий конец тишине и своей отстраненности от жизни, — проговорил Отто, когда вывел «опель» на дорогу. — На нас они смотрят, как на гладиаторов, идущих на смертный бой.
— Что с тобой, Отто? — удивленно спросил Костя, не знавший о гибели жены Занднера. — Ты мне всегда казался вдумчивым, рациональным оптимистом.
— Когда гибнет мир, оптимисты похожи на комедиантов, танцующих среди трупов, — мрачно отозвался немец. — Мне страшно, Герберт!
— Отто, в наше время откровенность не поощряется, — осторожно заметил Лисовский. — Она может стоить головы.
— Ты в гестапо не побежишь. Доносчик бы мою руку со слезой пожал, уверил в сходстве наших мыслей, а через час постарался подвести меня под пулю. А ты предупреждаешь... Ты и Гюнтер слеплены из другого теста, чем те немцы, каких я знаю. Вот Скорцени...
— Да, кстати, зачем мы ему понадобились?
— Опасаться нечего. Скорцени питает к вам непонятную слабость, а его планы никто и никогда не угадает. Он человек настроения, и невозможно предположить, как он поступит через минуту или неделю. По своей натуре он азартный игрок, привык делать все наоборот. После провала арденнской операции я просился на фронт. Он отказал и оставил при себе. Даже не пойму, в какой роли теперь выступаю... Да, посмотри, чем снабдили в дорогу доблестных защитников
Лисовский снял бумажную салфетку с корзинки, заглянул вовнутрь и перечислил:
— Шнапс... Рейнвейн... Сосиски... Бутерброды с ветчиной... - Недурно, могло быть и хуже, — Отто подогнал машину к краю обочины и заглушил мотор. — Выпьем на лоне природы.
Устроились на сером гранитном валуне, поочередно пили из складного металлического стаканчика. Занднер зацепил горсть снега, губами бережно собрал холодные кристаллики с ладони, потом закурил с Сергеем.
— Какого ты мнения об американцах, Герберт? — неожиданно спросил он.
Тот, разжевывая тепловатую сосиску, помедлил с ответом.
— Говори прямо, — понял Отто его затруднение и горько усмехнулся: — С легкой руки Геббельса у нас трудно отличить правду от лжи, — и, намекая на уродство имперского министра пропаганды, добавил: — У лжеца короткая нога...
Лисовскому не понравилась вызывающая откровенность немца, и он постарался обойтись обтекаемыми фразами.
— Суп будет не настолько горяч, как готовят победители... Насколько я понял, фашизм их не ужасает, они готовы с ним примириться, но при условии создания других, близких ему политических партий. Американцам нужна видимость демократии, формальное соблюдение буржуазной законности. Майор Сторн, что нас обрабатывал, завидовал порядку и дисциплине в Германии, твердил о сохранении закаленных кадров...
— Мы — друзья! Согласны? — Занднер искоса глянул на приятелей. — У меня получилось, как в пословице: будь мне братом, или я дам тебе по голове... Я одинок и впервые за многие годы высказываюсь откровенно. Да... Перед вами я наг и гол, меня уже ничто не устрашит!
— Отто, я обижусь, — сказал Костя. — У тебя нет оснований сомневаться в нашей порядочности. И кончим разговор... Определится наше положение, и мы к нему вернемся. Согласен?!
— Прозит! — поднял Отто стаканчик и одним глотком осушил.
— Тебя не задержит полиция?
— Меня?! Дорогой мой Герберт, на страхе перед черными мундирами третий рейх держится!.. Поехали. Нам нужно прибыть в срок, Скорцени ждать не любит.
Дорогой он молчал и гнал «опель» на скорости свыше ста километров. Мелькали редкие встречные машины, мерно вышагивающие битюги-тяжеловозы. Мчались через безлюдные деревни и поселки, мимо помещичьих поместий и трех-четырехдворных хуторов. Затем движение на шоссе усилилось, почувствовалось приближение большого города. Лисовскому удалось разобрать на указателе слово «Берлин», и тоска холодной змеей вползла в сердце. Никак они с Сергеем не обойдут фашистскую берлогу!
Однако Занднер свернул с шоссе на проселок и погнал автомобиль пустынной, малоезженой дорогой. На снегу виднеются следы трех или четырех протекторов различных рисунков. По размеру колеи, похоже, проходили однотипные с «опелем» машины. Взобрались на горку и подкатили к небольшой караулке с полосатым шлагбаумом, от которой уходили в заснеженное поле колья с колючей проволокой. Эсэсовец с автоматом на груди заглянул в кабину, сверил номерной знак и открыл дорогу.
— Куда мы попали, Отто? — изумленно спросил Костя.