СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ
Шрифт:
— От бесконечных разговоров у меня болит голова. С кем ни встречусь, у всех на уме одни разговоры. Что у вас?
— В Вене произошла нечаянная встреча с капитаном, ранее майором си-ай-си. Тем самым, что пытался завербовать нас в Брюсселе...
— Сторн... Гарри Сторн, — припомнив, Скорцени насторожился. — Зачем вы ему понадобились? Почему не задержали?
— Задерживать опасно. Пришлось бы передать его в местное гестапо, а Сторн ищет встречи с вами...
— Со мной? — пытливо всмотрелся эсэсовец в парней. — Почему со мной?
— Не знаю. Зато он сообщил, что вы направляетесь в Италию...
— Что-о?! — вскочил Скорцени и за лацканы мундира притянул Лисовского к себе. — Откуда ему известен маршрут?
Костя решительно освободился из его рук, поправил галстук и холодно заметил:
— Это не метод доверительного разговора, оберштурмбаннфюрер... Мы даже при желании не могли ничего ему сообщить, сами не знали.
— Правда-а! — протянул эсэсовец. — Значит, американцы пронюхали!.. Кто предатель?
— Сторна пристрелить при встрече?
— Успеется. Я должен с ним встретиться. Назначьте встречу ровно через сутки, как увидитесь с ним. Иди, Франц, ты свободен. Садись, Фриц...
Скорцени нажал кнопку звонка, сухощавый эсэсовец, сопутствующий оберштурмбаннфюреру, внес пузатую бутылку и, как в Померании, бутерброды на подносе, тарелку с красной икрой.
— Ешь русскую икру, Фриц, пей русскую водку... Это все, что осталось после великой нашей победы. Пей, Фриц, живи настоящим, не думай о будущем. Будущее — наш враг...
Он разлил водку, стряхнул с бутерброда сардины на поднос и ложкой намазал икру на хлеб. Откусил, прожевал и в раздумье сказал: — Сейчас я уничтожил не менее полусотни будущих рыбин. И каких рыбин... Каждую весом чуть не в центнер. В рыбьем царстве этот факт не вызовет переполоха, там уважают право сильного на улучшение породы. В людском море уничтожение даже слабых, сорных этнических групп, портящих человеческую расу, вызывает крик демагогов и еврейских плутократов. Создаются тепличные условия для процветания лживых, ленивых, вырождающихся наций... Этот Сторн — стопроцентный ферфлюхте юде, — разгневался Скорцени. — Неужели тем, кто его послал, и в голову не пришло, что своим выбором они оскорбляют моё достоинство...
Сергей выпил водку, почувствовал знакомый вкус, к которому привык за два фронтовых года, повеселел, ощущая, как по телу разливается привычное тепло, и по примеру Скорцени намазал хлеб икрой.
Эсэсовец попытался мерить шагами короткое купе, но вскоре устал от бесконечных поворотов и опустился на закряхтевший под ним диванчик. Налил в стаканчики водку, выпил и, закусывая, проговорил:
— С тобой хорошо, Фриц. Ты молчишь, не лезешь с прожектами, домыслами, предположениями. Необходима новая порода людей, людей-исполнителей, знающих два десятка общеупотребительных слов. Болтуны губят рейх. Разговорами они маскируют свою беспомощность, болтают, когда нужно драться не на жизнь, а на смерть. От них наши беды...
Вечерняя, унылая и продрогшая Вена давно осталась позади, поезд, пыхтя, взбирался на альпийские перевалы, сердито шипел на спусках, с грохотом влетал в каменные туннели. За окном ночь. В серебристом лунном свете нечеткими контурами проглядывают заснеженные горные вершины, то совсем близко, то вдали вспыхивают и исчезают манящие огни селений.
— В нашей политике сплошные извивы, лицемерие побеждает здравый смысл, — больше себе, чем молчаливому собеседнику, говорил Скорцени. — Но и в политике нельзя разбрасываться друзьями и союзниками ради сиюминутной выгоды. Спасти, чтобы уничтожить, — выше моего понимания. Этот план — плод больного воображения маленького Генриха. Мексиканский вариант! А я должен уподобиться святому Петру... Предавай и будь счастлив! Пей, Фриц... Ты счастливец, не знаешь ни забот, ни сомнений, ни колебаний. Да и сама судьба тебе покровительствует. Поделись ее милостями, они и мне нужны!..
Этап четвертый
Предостерегающая надпись □ Маленький дуче □ Одиссея рыжего англичанина □ Бой на дороге □ Тайные симпатии старой знакомой □ Роковой просчет Гарри Сторна
Лисовский поднял Сергея ранним утром. Парень недоспал и рассердился на друга за преждевременную побудку. Свесил ноги с дивана и неподвижно сидел, словно прислушивался, как бродит в голове невыветрившийся хмель.
— Хорош, — зло шептал Костя, — нашел, с кем хороводиться! Хоть не допивай до конца. Он без конца подливает, ты и хлещешь как воду.
— С какой бы радости я стал воду хлестать? — вяло огрызнулся Груздев. — Попробуй не выпей, когда он в себя, как в бездонную бочку, льет...
— Закусывай, а то лыка не вяжешь.
— Не бреши, — обиделся Сергей, — я ума не пропиваю. Да и под конец из стопки в голенище выливал...
— Ха-ха-ха, — не удержался Костя, — а я-то думал, от тебя, будто из пивной бочки, сивухой несет. Ты же под мой диван свои мокрые носки сунул!
— Смеешься, — угрюмо отозвался Сергей, — а меня с души воротит от его разговоров.
— О чем он говорил? — заинтересованно подсел к другу Лисовский.
— Черт его знает, — беспомощно пожал плечами Сергей. — Слова-то мудреные, до смысла не докопаешься.
— Вспомни, вспомни, у тебя же цепкая память!
— Дай портсигар и зажигалку... Вроде бы он психует, что его заставляют поперечное делать, что ему не по душе. Кого-то он спас, а теперь должен его угробить... Постой, постой, — спохватился он, напрягая память. — Еще упомянул... вариант. Да, да вариант. Ме-ме... Шибко похоже на козлиное мекание... Мекиканский...
— Что, что? — насторожился Костя.
— А ты не будешь подначивать? Ну, ладно... Мекиканский вариант.
— Мексиканский...
— Во-во, — обрадовался Сергей, — мексиканский...
Лисовский застыл в недоумении. Смотрел на земляка, невозмутимо попыхивающего сигаретой, и никак не мог найти логической связи в словах Скорцени.
— Мексика и Италия... Италия и Мексика... Что общего между этими странами? А ты ничего не напутал?
— Если ты не знаешь, то я и подавно, а путаником никогда не был.