СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ
Шрифт:
— Ты думаешь, динамит...
— Я иносказательно говорю. На деле для дуче автоматной очереди хватит. Немцам приходится класть свои головы за дуче, — с горечью продолжал Отто. — В прошлом августе партизаны целую неделю сражались с нашей дивизией, направлявшейся к альпийским перевалам, чтобы не допустить прорыва англо-американцев из Южной Франции в Италию...
Лисовский с интересом внимал немцу, сопоставляя рассказ Отто с известными ему самому сведениями.
— Дуче довел дело до возникновения партизанских республик,— говорил Отто, зорко наблюдая за крутыми поворотами капризной дороги, петляющей между густо поросшими лесом холмами. — Наиболее крупные были созданы в Оссоле, Карнии и Монферрато...
У настежь раскрытых тяжелых ворот итальянские солдаты с автоматами задержали машины. В сдвинутых на ухо черных беретах с кокардой в виде черепа со скрещенными костями и буквы «М», в непромокаемых куртках серо-зеленого цвета, широких шароварах с напуском на высокие ботинки, развязные молодчики обшаривали подозрительными взглядами немцев в кабинах и расступились по команде офицера. Отто подрулил к парадному подъезду трехэтажного дворца из белого камня, окруженного вековыми пиниями. Друзья вышли и, ожидая Занднера, отогнавшего машину на стоянку, с любопытством разглядывали огромный, густо заросший парк, на аллеях которого мелькали вооруженные черные фигуры охранников.
Офицер в светло-зеленой форме увлек Скорцени за собой, а Сергей Костя и Отто остались в большом зале среди полусотни вполголоса беседующих мужчин и женщин. Парни подошли к потемневшей от времени старинной картине и одиноко принялись разглядывать кентавров, обнаженных амазонок, развлекающихся среди пышной растительности.
— Франц! Фриц! Отто! — они с удивлением оглянулись на женский голос и увидели изящную даму, пересекающую паркет зала. Сперва не узнали Карлу, настолько преобразило ее длинное вечернее платье с глубоким вырезом, искорками сверкающие в электрическом свете драгоценности на шее и голых руках. — Я рада вас видеть...
Сергею следом за Лисовским пришлось коснуться губами благоухающих пальцев итальянки. Он простодушно удивился, как она не переломится при пышной груди и тонкой, осиной талии. А Костя зарделся маковым цветом и что-то невразумительное лопочет. Эх, зря Карла изгибается перед ним, кажет себя со всех сторон... Подхватила знакомцев под руки, повела через зал, а сзади скучливо вышагивал Отто. Итальянцы провожали взглядами неуклюжих, солдафонистых немцев, злорадно посмеивались над ними. Подвела к пожилому, расслабленному мужчине с лицом грустного клоуна, на котором выделялись бледно-голубые глаза под тяжелыми веками. В петлице фрака приколота свастика. Он равнодушно раскланялся, что-то спросил у Занднера.
— Нет, синьор, не понимаю, — отозвался тот по-итальянски.
— Мой муж — банкир, — поторопилась сообщить Карла, — и не имеет в это смутное время свободной минуты. Но на приглашение дуче он не посмел ответить отказом. Обычно он нигде не бывает, и мне приходится самой посещать приемы... Мы будем рады, если вы навестите нас в Милане.
Банкир безразлично прислушивался к щебетанию жены, полузакрыв глаза и брезгливо оттопырив нижнюю толстую губу. Сам в разговор не вмешивался, никаких чувств на лице не проступало, и было неясно, понимает он немецкую речь или нет. Отто отделывался односложными междометиями, а Сергей молчал, удивляясь, как одна баба может четырех мужиков заговорить.
Появился чудно одетый мужчина и что-то объявил во весь голос. Карла подхватила Лисовского и повела в широко открытую дверь.
— За стол приглашают! — проговорил Отто и направился с Сергеем следом за парочкой. Рядом шаркающей походкой двигался банкир.
Лакей в причудливо разукрашенной ливрее рассаживал гостей по местам, предварительно осведомляясь о фамилии приглашенного. Груздев тоскливо окинул взглядом сверкающий хрусталь, столовое серебро, фарфоровую посуду, решив поголодать, чем осрамиться перед итальянцами. А острые, заманчивые запахи возбуждали аппетит, заставляли судорожно сглатывать слюну. Его и Отто посадили среди молоденьких женщин с пышными прическами, в элегантных платьях со смелыми вырезами. Сергей случайно нагнулся к соседке и ошеломленно отпрянул, явственно увидев белоснежные бугорки с нежно розовыми пуговками.
Гости за столом задвигались, поднялись, когда вошли Муссолини и Скорцени. Лисовский еле сдержал смех, увидев их рядом. Они напомнили ему известных комиков Пата и Паташона, героев развлекательных фильмов, памятных с детства. Толстый, плотный дуче с явно обозначившимся животиком выступал напыщенно и важно, а в соседстве со здоровяком оберштурмбаннфюрером выглядел смешным и безобразным карликом.
И Сергей таращился на Муссолини, поражаясь сходству оригинала с карикатурами в газетах и на плакатах. Небольшие свиные глазки, массивная нижняя челюсть, скрещенные на груди короткие руки с пухлыми пальцами в золотых перстнях.
Голод взял свое, и Сергей стал основательно закусывать. Приглядывался к соседям, опасаясь допустить промашку, а когда легонько захмелел, то осмелел. Ел с удовольствием, но так и не понял, из чего и с чем готовились подаваемые блюда. Да и соседка не давала сосредоточиться. От выпитого шампанского заблестели ее глаза, порозовели щеки, она старалась жарким бедром коснуться парня. Он сначала злился, а потом под скатертью опустил руку на ее колено. Она укоризненно прошептала:
— Потише, синьор!
Муссолини и Скорцени в разгар пиршества исчезли, а в большом зале заиграл военный оркестр. Итальянка потянула Сергея танцевать. Как ни отнекивался парень, а уступил синьорите. Еще в редкие увольнительные в школе младших авиаспециалистов кружился со знакомыми девчатами в плавном вальсе, и здесь быстро освоился, делая незамысловатые па на навощенном паркете. В перерыве между танцами на эстраде появился певец. Едва он пропел:
— Пойдем, пойдем, мой дорогой... — итальянка потянула парня за собой. Сергей непонимающе уставился на нее, а она не отпускала его руку...
Отто всю дорогу хохотал. Никогда еще парни не видели, чтобы он столь бурно веселился. Успокоится, потом снова упадет на руль и закатится до удушья. Костя сперва тоже смеялся, хотя и несколько принужденно, но вскоре негодующе стих. А Сергей недоуменно прислушивался к взрывам смеха Занднера и удивлялся угрюмой молчаливости друга. Вины за собой он не чувствовал. Подумаешь, притиснул итальянку в коридоре, аж косточки у бедной хрустнули, потом отстранился, отвращение вызвала ее настойчивость, и принялся рассматривать картины.