СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ
Шрифт:
— Вы разочарованы, Отто?
— Я искал настоящих немцев, а наткнулся на неподдельных русских... Я люблю храбрецов, Герберт, и жалею, что выбыл из строя. Мне хочется доказать вам, что не всем немцам нацисты заморочили головы... Один народ, одна империя, один фюрер... Народ без пространства... — повторил он гитлеровские лозунги. — Тот, кто хочет стать солдатом, должен в руки взять ружье... Как они вдалбливали мысль о превосходстве немцев над другими народами, о их праве на чужую землю и чужие богатства...
— Не будь пессимистом, Отто, — сердито проговорил Костя. — Я познакомлю тебя с нашим другом Эрихом. Он не сложил оружия, когда к власти пришел Гитлер, и все годы боролся с фашизмом.
— Поздно, Герберт, — горько отозвался Занднер, — мы не поймем друг друга. Тонкие мостки нас соединяют, а глубокая пропасть разделяет. Он боролся с нацизмом, а я шел за него в бой...
— Поймете. Не сразу, но поймете друг друга... Сережка, жми!.. Отто обеспамятел, изо рта кровь...
В дверях друзья обернулись, Занднер слабо им улыбнулся. Забинтованная в плече рука лежит на затянутой марлей груди, на похудевшем, бледном от потери крови лице темнеют черные полукружья под глазами, торчит обостренный нос, заметно отросла щетина на подбородке и скулах. В коридоре Костя остановил медицинскую сестру:
— Фройляйн, вы получше присмотрите за нашим другом.
— Гауптштурмфюрер у нас не задержится, — устало проговорила она. — Немного окрепнет, отправим в фатерлянд. Ранение тяжелое, но операция прошла благополучно, пуля извлечена. Дня через три-четыре ему наложат гипсовую повязку на плечо...
Сергей, похлопывая по ладони кожаными перчатками, следовал за Лисовским. Остановились у машины. Ярко светило солнце, остро пахло набухшими почками из близкого сада.
— В какую сторону махнем? — лениво спросил Груздев. — Увольнительная на целый день, чем-то надо заняться?
— Поехали в Милан.
— Чё мы в нем потеряли?
— Город посмотрим, к Карле в гости нагрянем.
Сергей кисло поморщился. Ему не хотелось встречаться с банкиршей, надоели подтрунивания над приключением во дворце Муссолини, а она не удержится, напомнит.
— Зря упрямишься! Милан — город русской славы!
— Что, что!..
— Его от наполеоновских войск освободил Суворов в италийскую кампанию. Потом австрийцы и итальянцы предали русских, и Суворов совершил свой последний поход через Альпы в Швейцарию, отбиваясь от французов.
— Тогда поехали! — загорелся Груздев. — И толковал бы сразу про Суворова, а то — банкирша...
Костя сел за руль, Сергей примостился рядом. Передвинул кобуру с пистолетом на живот, расстегнул клапан и пожалел, что не взял автомат. Весть о погоне и вынужденном бое всерьез встревожила Скорцени, и он несколько успокоился, узнав о гибели преследователей. Посланные им на бронетранспортерах эсэсовцы обнаружили покореженные взрывами вездеходы, гильзы, пылающий в рощице пожар, но трупы исчезли. Сегодняшним утром, когда они собрались в госпиталь к Занднеру, оберштурмбаннфюрер мимоходом сообщил, что вчерашняя акция против них санкционирована итальянской контрразведкой. Отто, узнав о его словах, заметил, что никто толком не знает, где кончается гестапо в Италии и начинается ОВРА.
— Отто никак не переварит, что мы — русские, — заметил Костя.
— Он мужик умный, должен понять, что к чему. Чай, не слепой, видит, к какой пропасти немцы подошли... Знаешь, Костька, тошно мне после вчерашнего. Тот мужик, что на дороге кончился, перед глазами стоит. И зачем мы с итальянцами связались?
— Не путай итальянцев с фашистами. А западню нам фашисты устроили. Те, настоящие итальянцы, сами бьют приспешников Муссолини в хвост и гриву.
— И все-то ты видел, и все-то ты знаешь, — усмехнулся Груздев.
Сахарно-золотистые вершины Альп уплыли за низкий горизонт, реже и реже попадались заросшие лесом холмы. Завиднелась необозримая плоская и невыразительная равнина, перечеркнутая каналами, сверкающая залитыми водой рисовыми чеками.
— Ломбардская низменность, — пояснил Костя.
Сергей затянулся, обжег губы и выкинул окурок в приспущенное оконце. Обогнали ослика с поклажей по крутым бокам, парень встретился взглядом с черноволосым, черноусым хозяином животного. На прокаленно-оливковом лице мужчины ненавистью брызнули глаза.
Показались фабрично-заводские здания, гуще прорезались шоссейные дороги и железнодорожные пути, прополз дряхлый трамвай. Потянулись высокие закопченные дома, дымящиеся трубы, бесконечные стальные рельсы, эстакады, склады, прочерневшие заборы, горы угля.
Лисовский едва не врезался в немецкий грузовик, пересекавший улицу на перекрестке. Взбешенный солдат высунулся из кабины, намереваясь свирепо обругать водителя «шевроле», и мгновенно втянул голову обратно, заметив эсэсовские шевроны.
— Глаза разинь пошире! — сердито посоветовал Груздев. — Для полноты счастья еще нам не хватало к Отто в госпиталь угодить.
Плутали, плутали по тесным улочкам и проулкам и выехали на небольшую площадь. Если до нее тротуары кишели людьми, то здесь жизнь словно вымерла. Редкие человеческие фигуры мелькали по ее граням и торопливо исчезали в ближайших закоулках. Посреди рядами чернели продолговатые свертки, вокруг прохаживались вооруженные эсэсовцы и солдаты в серо-зеленых куртках из итальянской дивизии «Мути». Лисовский остановил «шевроле», намереваясь спросить, как проехать к миланскому собору. К машине тут же устремился эсэсовец.
— Проезжай, проезжай! — крикнул он угрожающе. — Кто такие?.. Прошу прощения, оберштурмфюрер!
— Что здесь происходит? — строго спросил Костя.
— Вы не знаете, оберштурмфюрер? — крайне удивился эсэсовец. — Мы из Берлина.
— Это пьяццале Лорето. По приказу обергруппенфюрера Вольфа сюда свозят для устрашения населения тела казненных террористов...
— Заедем к Карле, — отъехав, проговорил удрученный виденным Костя.
— Что ты ко мне со своей Карлой прицепился! — по-живому обозлился Груздев.