Смерть носит пурпур
Шрифт:
Он принялся есть, не чувствуя вкуса и глотая ложку за ложкой. Логические звенья бились друг о друга, аж искры летели. Во всяком случае, Лебедеву так показалось. Когда Ванзаров впадал в легкое оцепенение, сродни сну наяву, он любил за ним подглядывать. Глаза его совершенно неподвижно смотрели куда-то далеко, а кончики усов чуть шевелились, точно стрелки прибора, показывающего давление в котле. Хоть картину пиши: работа мысли во всей красе.
Ванзаров очнулся так же внезапно. Он вдруг спросил о письме Федорова, сохранилось ли оно. Лебедев проверил карманы и обнаружил мятый конверт, который хотел тут же растоптать на полу трактира. Ванзаров упросил этого не делать. Напротив: изучить тщательно, особенно обратную сторону. На клей пристала крохотная блестка, ему хотелось узнать, что это такое. Лебедев вынужден был признать: блестка была, и он сразу не обратил
Аполлона Григорьевича подстегивал не столько научный интерес, сколько ему отчаянно не хотелось уезжать. Зная Ванзарова, он предчувствовал, что самое интересное только начинается. И что же – все случится без него? Такого Лебедев допустить не мог. Он не стал задерживать друга, который, толком так и не поев, уже собрался куда-то, причем не стал уточнять, куда именно. Они условились встретиться в участке.
А там видно будет.
19
Молодой человек ничем не отличался от обычного горожанина скромных возможностей, разве усы имел приметные, вороненого отлива. На них заглядывались местные барышни и, прикрывшись ладошками, обсуждали их, хихикая и то и дело стреляя глазками. Ни одно женское сердце не могло остаться равнодушным к такой красоте даже в Царском Селе, избалованном подтянутыми военными. А уж соперничать с кирасирскими усами не каждый решится. Молодой человек старательно делал вид, что ничего не замечает вокруг, а всего лишь приятно прогуливается. Он только разок остановился спросить дорогу к Николаевской гимназии, поблагодарил и пошел в противоположную сторону. Причем старался идти мимо витрин, в которых отражалась и другая сторона улицы, и то, что делалось у него за спиной. Не сказать, чтобы там происходило что-то особенное. Всего лишь какой-то невзрачный субъект маячил позади всю дорогу от самого трактира. Выйдя в Бульварный переулок, Ванзаров вдруг резко повернул назад и пошел прямо на него. Субъект растерялся, не зная, как поступить, тем самым обнаружив, что незнаком с основами филерского дела и слежки за объектом. Пока он пребывал в метаниях, Ванзаров быстро нагнал его и прижал локтем к стене так, что тот охнул и уже не мог сопротивляться
– Милейший, если спросить о чем-то желаете, так не стесняйтесь. Не люблю, знаете ли, когда за спиной ошиваются незнакомые личности.
Пойманный заулыбался щербатым ртом, стянул черную заводскую фуражку и завозился, как поросенок на вертеле, кряхтя и не в силах издать ни звука. Ванзаров милосердно убрал локоть. Мужичонка охнул и втянул голову в плечи, чтобы ловчее заглядывать в лицо.
– Прощения просим, почтенный… Мир шлет вам почет и уважение.
Приветствие высшей марки оставило Ванзарова равнодушным.
– Мир вашему дому, – ответил он, соблюдая положенный этикет и тем самым показывая, что у него нет казенного или того хуже – сыскного интереса к местной воровской общине. На большее субъект рассчитывать и не мог: пожимать друг другу руки им не полагалось. У каждого на то были свои причины. Впрочем, известные обоим.
Что поделать: даже во дворцах живут тараканы. Царское Село не было исключением. Здесь, как положено, имелся свой воровской старшина, который присматривал за порядком. Только вела себя братия тихо и незаметно, не в пример столице. Чтобы не беспокоить по всякой ерунде покой пристава Врангеля, да и не нарываться на неприятности куда большие, чем рейды полиции. По сводкам Ванзаров знал, что в городе в основном совершаются кражи и мелкие мошенничества, чаще всего с гостями из столицы. До ограбления на улицах или убийств дело не доходило.
Субъект, между тем, выражал крайнюю степень улыбчивости, того гляди рот порвется.
– Окажите почтение, не побрезгуйте чаю испить, – проворковал он. – В трактире стол для вас накрыт.
– Пил уже, сыт. Если разговор, здесь прямо поговорим.
Мужичонка заволновался, отчего стал мелко и суетливо елозить рукавами ношеного пальто.
– Это как же на улице? Разве ж можно…
– Мне скрывать нечего. Коли старшине надо, пусть приходит сюда. Жду пять минут.
Дальнейших объяснений не потребовалось. Извиняясь, субъект протиснулся мимо Ванзарова и растворился за углом. Не прошло и минуты, как оттуда появился приятный господин среднего роста. Описать его было бы затруднительно. Он имел счастливую внешность, за которую трудно зацепиться: ничего приметного в ней не было вовсе. Все среднее, обычное, серенькое. И одет он был чисто и невзрачно, как одевается незначительный чиновник. Подойдя, он снял шляпу, представился Петром Никандровичем Мухиным и выразил глубокое почтение. Приложив некоторые усилия, Ванзаров вспомнил его кличку.
– Насколько понимаю, имею честь познакомиться с господином Чехом?
Старшина выразил удовольствие такой осведомленностью, со своей стороны заявив, что фамилия чиновника полиции пользуется у них большой и заслуженной славой.
– Церемонии закончены, у меня мало времени, – отрезал Ванзаров. – Прогуляемся по Бульварному, здесь тихо. Не возражаете?
– Уважаю такой подход. А более того, что не потребовалось долгих разъяснений.
Они пошли рядом, как идут старые друзья, которые мирно беседуют о домашних мелочах, здоровье жен или судачат о начальстве.
– Не стали бы мы вас беспокоить, Родион Георгиевич, нарушая приятность вашего визита в наш милейший городок…
– Господин Чех, ближе к делу…
– Как прикажете…
Дело оказалось необычным. Воровской мир пребывал в глубоком замешательстве. Занимаясь неприметными мошенничествами, о которых не принято сообщать в полицию, Чех и компания столкнулись с тем, что все их блестяще построенные планы в последний момент рушились. Жертва, которая попала в долговую кабалу и по всем признакам не могла из нее выбраться, вдруг расплачивалась и уходила целехонькой. Случился полный скандал: на гастроли в Царское Село прибыл из Варшавы почтенный вор, пан Мазурельский по кличке Барон, провернул блестящую аферу и уже готов был праздновать победу, как ему принесли полный расчет. А ведь вся прелесть аферы в том, чтобы тянуть из жертвы соки, как из мухи, попавшей в паутину. Терпеть дольше такое положение было невозможно. Прямых финансовых потерь пока не было, но над делом господина Чеха нависла угроза: куда сложнее найти и обработать нового клиента, чем потихоньку выдаивать старого.
– Что же вы хотите от меня? – спросил Ванзаров, чтобы не доставить Чеху очередного удовольствия, а заставить его самому произносить вслух просьбу.
– Я так полагаю, господин Ванзаров, вы прекрасно поняли меня.
От такой чести чиновник полиции отказался. Чех слегка занервничал, он не любил, когда приходилось открывать карты. Тем более перед сыщиком.
– Такое обстоятельство… – начал он не вполне уверенно. – Я бы подумал, что господину Ванзарову будет сподручно объяснить человеку, что выдает такие кредиты, перенести свою деятельность куда-то подальше. Пока мы его не нашли. Пусть занимается ростовщичеством где угодно, но только не у нас.
– Почему же вы решили, что это один и тот же человек помогал жертвам ваших махинаций?
От такой прямоты Чех поморщился, как от кислого бульона.
– Опыт подсказывает, что из источника больших денег черпать удобней.
– И вы не знаете, кто этот добрый и бескорыстный человек?
– Добрый! – Чех вежливо усмехнулся такой славной шутке. – Могу только представить, под какие проценты он ссужает деньгами. Каков шельмец! Жаль, что мы не работаем вместе, большие дела могли бы сделать.
– А почему вы решили, что я его знаю?
– О, господин Ванзаров! – Чех уважительно поднял палец. – Разве же мы не понимаем? Для чего же еще столь уважаемый специалист посетил наш город? У нас ведь тишь да гладь, ничего не происходит, пристав от лени совсем оплыл, как квашня. А тут вдруг является сам чиновник особых поручений… Это же как дважды два для тех, у кого голова на плечах…
Ванзаров только было нашел подходящий повод закончить разговор, чтобы Чех остался в полном неведении, как вдруг случилось нечто из ряда вон. В тихий Бульварный переулок выскочило человека четыре городовых, бросились на Ванзарова и, не говоря худого слова, скрутили ему руки, нацепили французские браслеты [3] и пинками поволокли в пролетку, которая лихо затормозила поблизости. Чеху, который от удивления не успел унести ноги, сунули под нос кулак, пообещав обязательно разобраться с ним в другой раз.
3
Наручники.