Смерть президента
Шрифт:
— Видишь ли, Каша…
— Ну?
— Мне бы не хотелось…
— Чего бы тебе, Ванька, не хотелось? — вкрадчиво спросил Пыёлдин, приблизившись к Цернцицу вплотную.
— Мне бы не хотелось тусоваться рядом с тобой во всей этой катавасии…
— Стесняешься? Напрасно. Я вот, например, всегда гордился дружбой с тобой. И тебе советую — гордись. Гордись, Ванька, у нас с тобой еще много чего впереди.
И Цернцицу ничего не оставалось, как медленным, деревянным шагом пройти в зал.
— Золоченые зажигалки, авторучки с золотыми перьями, мундштуки и портсигары тоже входят в список, — крикнул ему вслед Пыёлдин, но Цернциц даже не оглянулся. — За них тоже полагается расстрел на месте, — последние слова Пыёлдин произнес, уже повернувшись к толпе.
Возникла некоторая заминка, никто не решался шагнуть к двери первым. И тогда Пыёлдин сам схватил за шиворот первого подвернувшегося мужика и подволок к двери. Мужик оказался полной противоположностью самому Пыёлдину — высок, полноват, но полнота у него была какая-то уверенная, судя по всему, в своей предыдущей жизни он был и обеспечен, и уважаем. Правильные черты лица несколько портила неестественная бледность, но мужик изо всех сил старался свой испуг спрятать.
— Обыскать! Ощупать! Обмацать! — приказал Пыёлдин и тут же сам показал, как это следует делать. Быстро, как с болта, свинтил с пухловатого пальца мужика золотой перстень, украшенный бриллиантом размером с хорошую горошину, и небрежно бросил его в коробку. — Это все? — спросил Пыёлдин.
— Все! — ответил тот с легким вызовом.
— А деньги?
— Ах, деньги. — На этот раз в его голосе прозвучало еле заметное пренебрежение, о чем, дескать, можно говорить с человеком, который требует деньги. Вынув из внутреннего кармана плотный кожаный кошелек, мужик, даже не заглянув в него, бросил в коробку. Однако Пыёлдин чутко уловил нотку пренебрежения в голосе красавца, и это ему не понравилось.
— На этот раз все? — спросил он придирчиво.
— На этот раз все, — ответил мужик, и в этих словах Пыёлдин опять уловил нечто обидное. В них явственно прозвучало снисхождение.
— Проверим! — И Пыёлдин, легко, даже как-то невесомо ощупав все карманы мужика и все те места, где могло быть что-то спрятано, вынул из-под мышки небольшой плоский пистолет. — Настоящий? — спросил он у строптивца.
— Да как сказать… — замялся тот.
— Зажигалка?
— Вроде того…
— Проверим?
— Чего ее проверять…
— Проверим! — на этот раз утвердительно произнес Пыёлдин. Он сдвинул кнопочку предохранителя и, прежде чем кто-либо сообразил, что происходит, поднес пистолет к виску такого красивого, такого молодого мужчины в нарядном вечернем костюме.
И нажал курок.
Раздался выстрел.
Красавец с развороченной головой рухнул на пол, под ноги Пыёлдину, и забился, задергался в предсмертных судорогах. Из головы, обезображенной входной и выходной ранами, хлестала кровь, сочились мозги. Толпа в ужасе отшатнулась назад, прижалась к стенам.
— Надо же, оказывается, вовсе и не зажигалка, — озадаченно пробормотал Пыёлдин, вертя перед глазами маленький черный пистолет. — А говорил, зажигалка… Врал, наверно, — пробормотал Пыёлдин. — А может, шутил… Но! — Пыёлдин поднял голову и твердо посмотрел в глаза тысячной толпе. — Есть вещи, которыми не шутят, — и бросил пистолет в картонную коробку. — Следующий! Прошу, граждане хорошие! Только без давки, только по очереди! Хватит всем! — Последние слова были явно излишними, но они опять ворвались из затейницкого прошлого Пыёлдина, когда он распределял детские новогодние подарки на утреннике.
Больше никого обыскивать не пришлось. Все настолько быстро и охотно снимали с себя «кольца и браслеты, бусы, амулеты», будто оказались в собственной спальне. Пыёлдин только радовался, видя неподдельное, искреннее желание избавиться от постылых ценностей, которые только портят жизнь человеческую и не приносят ничего, кроме зависти в глазах ближних, зависти, легко превращающейся в ненависть.
— Вижу, вижу, — приговаривал Пыёлдин время от времени, сталкиваясь со слишком уж угодливым взглядом очередного заложника. — Молодец… И ты, баба, тоже молодец… Далеко пойдешь… Если, конечно, не сядешь, — добавлял он.
Заметив мечущегося в стороне громадного детину с коротким ежиком седоватых волос, Пыёлдин поманил его пальцем, а когда тот приблизился на подгибающихся от ужаса ногах, Пыёлдин свой указательный палец, которым только что манил детину, перевел на замершего у ног мертвого красавца, впрочем, красавцем его уже никто никогда не назовет.
— Обыскать, понял?
— Его? — Голос детины дрогнул.
— Не меня же! — весело рассмеялся Пыёлдин. — Ну, ты даешь! Как звать-то?
— Посибеев. Зам.
— Что?!
— Заместитель Ивана Ивановича.
— Понял, — кивнул Пыёлдин. — Умница. Значит, так… Обыскать, — он снова ткнул пальцем в коченеющий труп в вечернем костюме. — Все, что найдешь — в коробку. А самого… — Пыёлдин указал на утыканное звездами окно в конце коридора.
— Но ведь… Это…
— Есть вопросы? Сомнения? Колебания? Отсутствие жизненной позиции?
— Вопросов нет.
— И ты далеко пойдешь, если выживешь. Тащи этого хряка и скидывай в окно. А то завоняется, запах пойдет… Неприятно будет здесь находиться. О вас же забочусь!
На Посибеева, хохот которого обычно был слышен на всех этажах Дома, который не пил, не любил, не ругался без хохота, теперь жалко было смотреть. Смертельно бледный, со вздрагивающими руками, он медленно приблизился к трупу, присел на корточки, но не удержался и плюхнулся на колени. Потом опасливо, большим и указательным пальцами отогнул полу пиджака, что-то ухватил в кармане, но вытащить никак не мог, пальцы соскальзывали с какого-то плоского предмета. Пыёлдин подошел и бестрепетной рукой вынул из кармана кредитную карточку, которая позволяла путешествовать по всем странам мира без единого гроша в кармане.