Смерть президента
Шрифт:
Да, все так и было — Пыёлдин вытолкал на сцену Цернцица, следом поднялся сам, все в той же черной шляпе с обвисшими краями и в клетчатом пиджаке, в котором, видимо, видел себя крутым и сильным, а оказавшись за столом, поманил в президиум и Анжелику. Та легко улыбнулась публике и села, сверкнув бриллиантами.
— Представь меня, — шепнул Пыёлдин, наклонившись к Цернцицу.
— Но тогда получается, что мы сообщники! — воспротивился банкир.
— А разве нет? — удивился Пыёлдин. — Я пришел сюда за деньгами, ты мне эти деньги дашь, ведь дашь?
— Дам.
— Вот
— Во всяком случае, я хорошо тебя понимаю.
— Отлично. Эти люди, которые пожелали встретиться со мной, тоже приняли посильное участие в решении моих денежных проблем… Они служат надежной гарантией того, что все у нас с тобой получится. Как в старые добрые времена, да?
— Да.
— Ванька, ты вроде не радуешься? Мы же с тобой, как и прежде, сообщники, соратники, подельники, а?
— Наверно, — подавленный неожиданным напором Пыёлдина, Цернциц отвечал односложно, явно желая, чтобы этот разговор побыстрее закончился.
— Ванька, ты должен зарубить на своем внушительном носу — мы с тобой сообщники. Ты же ведь собирался слинять отсюда рано или поздно, а? Признавайся, вострил лыжи?
— Я бы не строил Дом.
— А! — Пыёлдин пренебрежительно махнул рукой. — Пудрил людям мозги. Знаю я тебя. А потом поймал бы хороший момент, продал бы Дом, деньги под мышку, а сам в Испанию, признавайся!
— В Испанию? Ни за что!
— А, — понимающе протянул Пыёлдин. — В Швейцарию. Все ясно. Ваш брат банкир к Швейцарии льнет. Договорились, Ваня, линяем вместе. Ведь у тебя уже все подготовлено? Схвачено и там, и здесь, а?
— Поговорим, — уклончиво ответил Цернциц и опасливо посмотрел в зал, затаившийся в ожидании.
Поднявшись со своего стула, Цернциц некоторое время водил пальцем по столу, пытаясь сосредоточиться и найти уместные слова.
— Господа… Вы уже знаете о происшедшем, знаете причину, по которой наш вечер был несколько скомкан… Имею честь представить вам Аркадия Константиновича Пыёлдина… Во власти которого мы оказались сегодня по собственной глупости и самонадеянности. Это печально, но тут уж ничего не поделаешь. Я приношу свои глубокие извинения и надеюсь, что в будущем подобного не повторится.
Постояв еще некоторое время, Цернциц тяжело вздохнул, видимо, собираясь еще что-то произнести, но, так ничего и не добавив, сел на свое место.
Поднялся Пыёлдин.
Свет на сцену падал откуда-то сверху, и поэтому лицо его оказалось в тени от широких полей шляпы. Увидев больше тысячи лиц, устремленных к нему с надеждой и страхом, Пыёлдин на какое-то время растерялся, обернулся к Цернцицу, но тот безучастно смотрел в зал, подперев щеку рукой. Пыёлдин негромко откашлялся.
— Значит, так… Из этого помещения никому не выходить до особого распоряжения. В случае, если…
— А в туалет?! Под себя?! — прозвенел в зале тонкий женский визг.
— Да, — кивнул Пыёлдин. — Только под себя.
— Это как? — На этот раз голос был уже мужским.
— Не перегибай, Каша, — тихо проговорил Цернциц. — Если они все хотя бы по одному разу сделают под себя… Знаешь, что тут будет? Пусть
— Понял, — ответил Пыёлдин вполголоса. — Значит, так, — он уже твердо посмотрел в зал. — Если кто хочет погадить, может сходить в туалет. Гадить только там. В присутствии моих людей. А лучше выделите своих. Вот они и пусть… Под свою ответственность… — Пыёлдин усмехнулся, но развить эту мысль ему не удалось — в зал ворвался один из его боевиков.
— Каша! — закричал он. — Вертолеты!
— Очень хорошо. — Пыёлдин был, кажется, даже рад этому сообщению, избавившему его от необходимости говорить на столь щекотливую тему, как отправление естественных надобностей лучшими людьми города. Поправив шляпу и сразу сделавшись тверже и суровее, Пыёлдин хотел было уже сойти со сцены, но задержался. — Значит, так… Если будет штурм… Буду палить в зал… Тогда уж точно нагадите под себя… А пока… Никому не выходить. Буду наказывать… Как я наказываю, вы знаете.
Зал охнул, но остался молчаливым.
У самых дверей Пыёлдин остановился и на этот раз обратился к Цернцицу:
— Значит, так… Свяжись… С первыми лицами государства… С первыми лицами остального мира… Со всей этой шелупонью… С Биллом-Шмиллом, с Колем-Шмолем, с Джоном-Шмоном, с Жаком-Шмаком… С остальными… Так и скажи — буду палить в зал. Пусть готовят гробы. С подсветкой и вентиляцией чтоб были гробы… Сейчас такие делают… В знак уважения к невинным жертвам международного терроризма. Слова найдешь?
— Найду, Каша, найду, — кивнул Цернциц. — Ты можешь спокойно заниматься своим делом. Там. На крыше.
— Да? — живо обернулся Пыёлдин уже из коридора, уловив в словах Цернцица издевку.
— Да, Каша, да.
— Разберемся. — И Пыёлдин захлопнул за собой дверь. И в ту же секунду услышал за спиной вой тысячи глоток, вой ужаса и безнадежности. И это ему понравилось, в вое он почувствовал нечто успокаивающее — значит, сопротивления не будет.
Поднявшись на крышу, Пыёлдин почувствовал, как сердце его охватил холодок — вокруг дома, совсем рядом зависли несколько вертолетов. Он хорошо видел летчиков в больших очках и шлемах, видел стрелков с винтовками. Двери вертолетов были раскрыты, и стрелки могли начать неспешную свою работу немедленно. Пыёлдин бросился к краю крыши и посмотрел вниз — по темным улицам города медленно двигались непривычно тусклые огни, все они направлялись к Дому. «Танки!» — обожгла мысль. Площадь у основания Дома была освещена, и сверху хорошо были видны перебегающие солдаты — там готовились к штурму.
— Напрасно, Каша, мы заварили эту кашу… — сказал, подойдя сзади, вертолетчик Витя.
— Напрасно старушка ждет сына домой, — ответил Пыёлдин, может быть, бестолково, но была, была в его словах и сила, и уверенность.
— Рвать нам надо было, Каша… Линять.
— Заткнись, — беззлобно ответил Пыёлдин. — Во-первых, горючее на исходе. Да и некуда нам рвать. Некуда. Через неделю снова все бы в камере собрались. Хотя нет, не все… Половину перестреляли бы, собаками затравили.
— Возьмут они нас… Ох, возьмут, Каша.