Смерть раненого зверя с тонкой кожей
Шрифт:
Они пересекли площадь Нжала с ее современными отелями и открытыми кафе, среди которых прогуливались туристы, моряки и модные шлюхи, вышедшие на вечернюю охоту.
Эббот отрастил бороду, и Дженни достала ему одежду, какую носят моряки, чтобы ему было проще оставаться незамеченным. Она даже нашла ему морскую фуражку, которая напомнила ему о загадочном герое одного немецкого романа, носившем такой же головной убор (der Mann in der Kapitansmutze), и появлявшемся в моменты затруднения в виде воплощения нечистой совести.
– Это
– Ты что?
– Человек из Kapitansmutze, – ответил он.
Они оставили площадь, гуляющих и мерцающий свет и поднялись на невысокий, но крутой холм к парку Нжала. Он нашел дерево и взобрался на него. Оружие было на месте, в кейсе, завернутое в промасленную бумагу.
Когда они вернулись в бунгало, он вытащил винтовку из кофра, стер с нее масло, тщательно ее изучил и собрал. Она была в отличном рабочем состоянии.
– Зачем тебе еще одно оружие? – спросила она.
– Я не знаю, – ответил он. – Может оказаться кстати. Посмотри на нее. Отличная работа, правда?
– Красиво, – сказала она. – И жестоко.
Глава 18
Нжала провел еще одну трудную ночь без женщины, просидев до трех с Артуром и своим финансовым советником над цифрами производства урана, ценами и политическими уступками, на которые можно надеяться, если понизить цены, в том случае, разумеется, если уступки того стоят.
Вскоре после трех из посольства доставили телеграмму, сообщившую что его кузен Джозеф Омату готовит переворот. Он немедленно телеграфировал приказ начальнику полиции и армейскому генералу, которому более или менее доверял, арестовать Омату и его семью и казнить их на месте. Всех известных сторонников Омату тоже уничтожить, а в ту часть страны, где обитало племя Омату, направить дивизию отборных солдат. Любые зарождающиеся восстания и беспорядки немедленно и кроваво подавлять.
Затем еще около часа Нжала обсуждал другие аспекты сложных многоходовых переговоров по вопросам нефти и урана, после чего, наконец, отправился в постель, потому как заметил, что остальные уже засыпают за столом и не в состоянии четко мыслить. Президент и сам немного устал, но спать не хотел и был слегка раздражен отсутствием женщины. Он бы в два счета мог взять этот чертов вертолет и улететь на нем обратно в Лондон... Но вряд ли это было бы разумно. А сейчас ему необходимо быть разумным.
Начальник Департамента тоже думал о Лондоне. Он чувствовал, что не может дольше оставаться в стороне, весело плавая по Соленту, пока в Лондоне происходит Бог знает что. Это было типичным поведением британского истеблишмента, который он всю жизнь критиковал – беззаботно проводить уикенды за городом, наплевав на повсеместные международные кризисы. Поэтому позже, в ту субботу, он неохотно оставил прибрежный паб с тусовкой яхтсменов, пиво, шутки и милые сердцу каждого моряка-любителя разговоры на морскую тему и повел свою Бристоль 1967 года выпуска обратно в Лондон.
Вскоре после полуночи он позвонил Фрэнку Смиту, который был в постели.
– Не двигайся, – сказала Джоан. – Пусть звонит.
– Я и не собирался двигаться, – ответил Смит. – Но не могу слушать, как разрывается телефон.
Он взял трубку.
– Фрэнк. Это начальник Департамента. Я немного волнуюсь, и хотел бы поговорить о деле.
– Извините, – сказал Фрэнк. – Я занят.
– Занят?
– Занят в постели.
– Прошу прощения? – сказал начальник Департамента. Затем до него дошло. – О... о... понимаю...
– Как насчет завтра? В офисе. Скажем, в десять.
– Ээ, отлично, – сказал начальник Департамента, сильно смущенный. – Отлично. Ээ, Фрэнк, мне очень неловко, что я... тебя побеспокоил.
– Ничего страшного. Это ощущение, которого я никогда раньше не испытывал, и оно довольно приятное. Спокойной ночи, сэр.
Начальник Департамента провел беспокойную и тревожную ночь.
Министр забрал темнокожую девушку из театра и, не сказав ни слова о смерти жены, отвез ее в квартиру на Фулхэм Роуд, где они сели в удобные кресла по обе стороны низкого круглого кофейного столика, – она o6наженная, он полностью одетый – и выпили шампанского, такова была их традиция. После этого он почувствовал себя смелым и немного развратным (у него в квартире висела копия "Завтрака на траве"). Позже в постели, когда они занимались любовью, он рассказал ей о смерти жены.
– И что, ты ничего не чувствуешь но этому поводу?
– Ну, почему. Очень даже чувствую. Она была мне очень дорога.
– И ты, тем не менее, можешь этим заниматься? Сегодня?
– Конечно.
– Bay, ну ты и крут.
– Какая разница, стал бы я заниматься этим сегодня или завтра или в следующем году?
– Да, но тебе не кажется, что это немного... ну, неуважительно?
– Не более неуважительно, чем когда она была жива.
Утро воскресенья выдалось чистым, солнечным и подозрительно теплым для начала мая. Это нам еще отольется, тут же сказали умники, и, несомненно, были правы, потому что если долго и терпеливо ждать, то любые предсказания относительно английской погоды обязательно сбудутся.
Фрэнк Смит и начальник Департамента оба были в офисе в десять, и шеф заметно нервничал.
– Мне это не нравится.
– Что конкретно?
– Ничего конкретного. Все. Вся эта история.
– Но пока все идет неплохо. Я имею в виду, Эббот даже не знает, где находится поместье.
Смит сказал это скорее с оттенком надежды в голосе, чем с уверенностью.
– А сколько ему понадобится времени, чтобы это выяснить? То есть я хочу сказать, это ведь не то же самое, что прятать какого-нибудь никому не нужного невозвращенца. Мы прячем главу государства. И он явно не станет, случись что, отсиживаться в кустах.
– Ключ ко всему – это как можно скорее закончить переговоры и выдворить его из страны.
– Ты все организовал?
– В Гэтвике стоит вертолет, готовый взлететь в любой момент.
– То есть все, что нам нужно сделать, это поторопить мерзавца.
– Да, сэр, совершенно верно.
– Фрэнк, – сказал начальник Департамента, – я предпочел бы сегодня утром обойтись без твоей обычной иронии.
– Я поеду и навещу его, хорошо? Может быть, мне удастся... немного его подтолкнуть.
– Это не повредит, я полагаю. Как насчет министра? Тебе не кажется, что неплохо было бы взять его с собой? Создать антураж значительности.