Смерть ростовщика
Шрифт:
Мои спутники вылезли из воды, стащили с себя мокрую одежду и принялись ее выжимать. О спасении лошади никто не думал, да и не знал, как это сделать. Правда, товарищ наш, выпросивший лошадь у своего знакомого, сокрушался, предвидя неприятное объяснение с ее владельцем.
По дороге из города шел молодой сарбаз. Увидев, что с нами приключилась беда, он снял с себя форму и, оставив ее на обочине дороги, обратился к нам:
– Есть у кого нож?
Наш «арбакеш», надеясь полакомиться дыней, взял с собой нож и, как заправские арбакеши, повесил его в футляре за
– У меня есть нож, – сказал он.
Сарбаз спустился в канаву, обрезал веревки, заменявшие подпруги и скреплявшие концы самодельного хомута. Оглобли арбы поднялись кверху, лошадь, почувствовав себя свободной от пут, живо вскочила на ноги и выбралась из канавы. На берегу она встряхнулась, во все стороны разбрызгивая воду.
Молодой сарбаз связал концы веревки, запряг лошадь в арбу, наш возница снова забрался в седло, и мы поехали дальше. Сарбаз натянул на себя свою форму и пошел следом за нами.
– Братец, иди садись к нам! – позвал я его.
Он взглянул на меня, саркастически улыбнулся н одним прыжком вскочил на арбу. Его улыбка показалась мне насмешливой, и я смутился. «Хотел бы я знать, почему он смеется надо мной?» – подумал я и спросил:
– Куда ты, братец, направляешься?
– В селение Шанбен, – ответил юнец, снова усмехнувшись.
Усмешка показалась мне явно неуместной, и я спросил его удивленно:
– Что ты смеешься надо мной?
Молодой сарбаз ответил, широко улыбнувшись:
– Да вот вы все называете меня братцем, а ведь по летам я вряд ли гожусь вам в младшие братцы. Вам, верно, лет двадцать пять – двадцать шесть, а мне уже сорок!
– Откуда же мне было знать, что вам сорок! – сказал я, переходя на «вы». – По внешнему виду вам семнадцать – восемнадцать.
– Не удивительно, что вы приняли меня за юношу, – сказал сарбаз примирительно. – Судьба создала меня безбородым, ростом я невелик, кость тонка, вот вы и приняли меня за юнца. Но когда вы назвали меня братцем, я вспомнил один случай из моей жизни – это было десять лет назад. Тогда меня тоже назвали братцем.
– Какой случай? Расскажите, – попросил я.
– В тридцать лет у меня сил и энергии было побольше, понятно, чем теперь. Хозяин мой хорошо знал, сколько мне лет. Однажды я потребовал деньги за работу – пять лет проработал на него! Хозяин не захотел платить и сказал заместителю казикалана: «Ну что мог наработать этот ребенок?». Я заявил наибу, что мне тридцать лет, а тут один человек из города по имени Кори Ишкамба поддержал моего хозяина и с издевкой заметил, что я еще молокосос!
Я уже говорил, что меня интересовало все, что касалось Кори Ишкамбы, поэтому, услышав из уст сарбаза его имя, насторожился. Сарбаз рассказал мне историю, уже известную читателю. Сарбаз оказался тем самым Турамурадом, которого арбаб Рузи при помощи заместителя казия засадил в тюрьму, желая принудить служить себе. Турамурад согласился вытерпеть все тяготы, все тюремные муки, перенести пытку миршаба, лишь бы не возвращаться к арбабу Рузи.
Турамураду неоткуда было достать денег, чтобы вызволить себя из тюрьмы. В конце концов служителя миршаба
– А Кори Ишкамба продолжает бывать у вашего бывшего хозяина, арбаба Рузи? – поинтересовался я.
– Нет. Плохо кончилось тогда для них дело: арбаб Рузи погиб, а Кори Ишкамба перестал появляться в Сангсабзе и Бульмахуроне, даже из города боится выезжать с тех пор.
Оказалось, что когда арбаб Рузи в том же году, по совету Кори Ишкамбы пустил в ход векселя и стал отнимать у дехкан землю, доведенные до отчаяния бедняки напали на его дом, убили арбаба, разграбили все, что было ценного, а усадьбу подожгли.
Тут наша арба свернула на узкую проселочную дорогу в Шуркуль. Сарбаз Турамурад спрыгнул, распрощался с нами и отправился в сторону селения Шанбен.
XVI
За базарным перекрестком, известным у бухарцев под названием Сесу – там скрещивались три улицы, – на правой стороне узкого крытого проулка стоял небольшой караван-сарай. Как-то, проходя мимо, я увидел у ворот толпу, – все стремились войти внутрь, но здоровенный смотритель никого не пропускал. Опершись спиной о косяк ворот, он преграждал вход своей толстой дубиной.
Через открытые ворота хорошо был виден двор, там толпились люди миршаба и кушбеги, сновали служители казикалана и чиновники градоначальника Бухары. Все они оживленно переговаривались между собой. Среди них метался Кори Ишкамба. Его большая чалма спустилась на затылок, он раскачивался из стороны в сторону, как плакальщица, рвал на себе бороду, царапал ногтями лицо, крича:
– Пропал я! Беда пришла, погиб я!
По щекам Кори Ишкамбы текли струйки крови. Рыданья перехватывали ему горло, и он начинал завивать, как пес, застрявший под оградой чужого сада и избиваемый при этом садовником.
Оказалось, что прошедшей ночью воры разобрали крышу над худжрой Кори Ишкамбы, которую он снимал в этом караван-сарае, и взломали сундук с деньгами.
Люди миршаба обнаружили следы трех лиц, следы шли от склада «Кавказ», вниз по ступенькам, через перекрытие коридорчика, выходящего в проулок, к крыше этого небольшого караван-сарая, прямо к тому месту, под которым находилась худжра Кори Ишкамбы. Обратно следы вели тем же путем к складу «Кавказ» – к лестнице на второй этаж, к всегда запертой двери, ключ от которой хранился у сторожа склада.
Следы эти дали людям миршаба основание заключить, что смотритель знает кое-что об этом деле. Предположили даже, что он сам возглавил шайку, совершившую кражу. Это предположение подтверждалось сообщением Кори Ишкамбы.
– Ни один человек, кроме сторожа склада «Кавказ», не знал, что я прячу деньги в этой худжре и в этом сундуке! Вчера, когда я клал в сундук эту сумму – а она для меня все равно что жизнь и даже дороже самой жизни, – со мной был как раз этот смотритель! Мы с ним вместе принесли сюда деньги.