Смерть сказала: может быть
Шрифт:
Повернув за угол, «симка» скрылась из виду. Вне себя от возмущения, Лоб хотел было записать номер такси, чтобы подать жалобу на этого нахала, но тогда ему пришлось бы давать объяснения, а что он скажет? Он решил отказаться от этой мысли. Однако последнее слово будет не за Зиной. Он сюда вернется. Со своей машиной. И куда только она могла отправиться? Возможно, она проводит так каждый вечер. Но при чем тут чемодан?..
Очень скоро Лоб отыскал успокоительные объяснения – в такой практике равных ему не существовало. Например, ей страшно ночевать в этой квартире, куда могли проникнуть, даже если она заперта на ключ. Или вот еще: она предпочитала ночевать в отеле, чтобы чувствовать себя свободной, избавиться от благожелательной
Вечер и ночь прошли у Лоба в мучительных сомнениях. Они парализовали его ум, и ревность мучила, как зубная боль. Утром он помчался к комиссару. Возможно, Януш не умер?
Но официальные документы уже аккуратно лежали в ящике его стола. Бонатти протянул их Лобу: свидетельство о смерти, рапорт инспектора, проводившего расследование, старое удостоверение личности, выданное на имя Януша Маковски. Фотография – пожелтевшая, в пятнах, – несомненно, была фотографией Зининого брата. Лоб без труда узнал этот странный пристальный взгляд. Какие призраки чудились ему?
– Но тогда почему не оповестили родственников?
– Прошу прощения! Его сестру известили. Знаете ли, когда имеешь дело с подобным сбродом, формальности сокращают до минимума!
Выходит, придется все начинать заново. Лоб не продвинулся ни на йоту дальше того, что знал уже в первый день. Но теперь он, по крайней мере, был убежден, что втайне от супругов Нелли Зина жила двойной жизнью. И принимала столько предосторожностей, несомненно, не только защищая свою независимость, но скорее из страха перед осуждением друзей. Супруги Нелли были нужны ей, поскольку давали возможность заработать себе на жизнь. Но если она совершала неблаговидные поступки, то они могли бы попросить ее выходить из положения своими силами. Однако зачем ему забираться в такие дебри? Ведь самое простое – выследить, куда же она все-таки ездит.
И вот, приехав заранее, Лоб занялся поисками приемлемой стоянки. Шел дождь, и движение транспорта было сильно затруднено. Неподалеку от Зининого дома он, по счастливой случайности, нашел что-то вроде ниши, откуда наудачу принялся наблюдать за теми, кто входит и выходит. Он занялся таким грязным делом впервые в жизни, но уже отбросил всякую щепетильность. Менее чем за месяц он совершенно порвал с педантичным однообразием своей жизни, которую прежде считал высоконравственной. И, нимало этим не смущаясь, почувствовал, что начал жить!… Пусть плохо, но все же лучше, чем в Женеве, с ее конторами, административными советами, балансовыми отчетами и цифрами, цифрами!
В семь часов Зина поставила машину во втором ряду, а значит, не собиралась долго задерживаться дома. Лоб завел мотор и приготовился к старту. Несколько минут спустя она снова появилась на улице, перекинув через руку белый плащ. Она переоделась. Поменяла прическу и подкрасилась. У нее было гладкое, новое лицо – праздничное!
Лоб сжал на баранке кулаки. Он так нервничал, что чуть было не заглушил мотор в тот самый момент, когда голубая машина уже мчалась на свидание. Она не замедлила выехать на ту дорогу, которая взбиралась на холмы. Лоб без труда ехал следом, на расстоянии одного поворота, маскируясь благодаря извивам дороги. Они пересекли Аспремон. Погода стояла прекрасная, но Лоб, превратившись в охотника, ничего не замечал, кроме передвижений преследуемой дичи.
Замедлив ход, Зина неожиданно свернула на проселочную дорогу. Миновав перекресток, Лоб тоже остановился. Избегая всякого шума, он, даже не захлопнув дверцу, потихоньку зашагал по обочине, не обращая внимания на усиливающийся дождь. Он услышал, как Зина убавила газ, вышла из машины и толкнула решетку ворот. Потом, вернувшись в машину, въехала на территорию поместья, тщательно заперев за собой ворота. «Так это здесь!» – зафиксировал про себя Лоб. И тут вдруг за закрытыми ставнями на первом этаже мелькнул свет. Зину кто-то ждал. Она поднялась на три ступеньки крыльца, до ушей Лоба донеслось позвякивание ключей в связке, потом щелкнул замок ее сумочки. Зина юркнула в дом. То была старая вилла, запущенная с виду, за поржавевшей оградой. Лоб медленно приближался к ней. За голубой машиной расстилался заросший бурьяном пустырь. Слева от дома к гаражу вела цементная дорожка, двери его были закрыты. Свет внизу потух, но зажегся на втором этаже. «Спальня! Уже!» – в отчаянии подумал Лоб. Ухватившись за прутья решетки, как арестант, отъединенный ею от мира свободы, он со сжавшимся сердцем смотрел и слушал. Никогда еще не ощущал он себя таким одиноким, таким несчастным. Отступив на пару шагов, он обнаружил на стене эмалированную табличку с названием виллы: «Домовые».
Это было так нелепо, так вульгарно, так глупо, что его затрясло от какого-то неестественного хохота, и он сделал нечто такое, от чего в прежние времена просто окаменел бы со стыда: изо всех сил он плюнул на эту табличку.
Способность думать Лоб обрел вновь, лишь доехав до пригородов Ниццы. В его голове забурлил поток возражений. Начать с того, что все они забыли такое обстоятельство. Зина наезжала в Ниццу уже несколько лет. Вполне возможно, что она давно уже сняла этот дом, где время от времени проводила пару деньков?.. Нет, это маловероятно! Тогда почему же перед попыткой самоубийства она поселилась в отеле?.. Да именно потому, что порвала с мужчиной, с которым встречалась на этой вилле… Не так быстро! Какой еще мужчина?.. Чисто умозрительное предположение! Никто этого мужчину и в глаза не видел. Но тогда кто зажег свет на первом этаже? Ведь кто-то же зажег! И кто-то отпер дверь ее квартиры… Но…
Лоб принял решение. Было девять вечера. Супруги Нелли еще не спят. Следовало предупредить Мари-Анн, попросить у нее совета. Он позвонил из отеля. Ему сразу ответила Мари-Анн.
– У Зины есть любовник, – сообщил он.
– Что?!
– У нее есть любовник. Я знаю почти наверняка. Только что я за ней проследил. Она с кем-то встретилась на вилле, неподалеку от Аспремона.
– Вы меня удивляете. Я считала ее девушкой серьезной.
Лоб ей рассказал все: про ссору, слежку, свет на вилле.
– В самом деле, это настораживает, – признала Мари-Анн. – И потом, такая скрытность после всего, что мы для нее сделали! Послушайте, хотите завтра поехать в Аспремон вместе со мной? Я заеду за вами сразу после двенадцати, когда Зина будет тут… В конце концов, мы ведь можем и ошибаться.
– Согласен… Но… прошу вас, Филиппу ни слова… По крайней мере, пока мы сами точно не разузнаем… Не хотелось бы выглядеть…
Надо было сказать «рогоносцем», но Лоб вовремя спохватился:
– Жалким типом. Понимаете?
– Да. Понимаю. Успокойтесь, пожалуйста. Я ничего ему не скажу… Ну, так до завтра. И мой совет: не слишком драматизируйте.
Лоб повесил трубку с чувством неясного раздражения. Мари-Анн поверила ему только наполовину – это было ясно. Как же открыть ей глаза, убедить в том, что Зина насмехается над всеми ними?
Назавтра по дороге в Аспремон Мари-Анн продолжала сомневаться, тогда как Лоб выставлял все новые аргументы. При свете солнца вилла выглядела еще болей обветшалой и чуть ли не зловещей в своей заброшенности.