Смерть в своей постели
Шрифт:
— Спасибо. Что будем делать?
— Искать второго умельца. Как его… Васыль Вулых.
— Где?
— Вокзалы, автостанции, аэропорт, электрички… Вулых — чужой человек в городе. Он не осмелится здесь оставаться, не сунется в гостиницу… Ты слышал — они сами говорили, что больше года живут в этом доме, не смея высунуться наружу, — у них не было даже милицейской регистрации! Из чужой страны ведь приехали на заработки!
— Из другой страны, — поправил Пафнутьев.
— Как сказать, Паша, как сказать… В НАТО они уже запросились. Вот когда в нашу сторону направят ракеты из-под Киева, когда появится натовская база под Харьковом… мы продолжим этот разговор. Не возражаешь?
— А, может быть, и второго хлопнули? Может, и Вулых лежит где-нибудь под кроватью?
— Все свободные комнаты в доме я уже обшарил. Не был только в комнате Светы…
— Остановись! — Пафнутьев в упор посмотрел на Худолея.
— Виноват. — Худолей прижал к груди обе ладошки, накрыв одну другой, и склонил повинную голову.
— Проехали, — сказал Пафнутьев. — Если Вулых ушел, то только через окно. Он не мог пройти мимо шаландинских оперов. Ты видел, как они расположились? Приставили диван к двери, подперли ее так, что там и в самом деле мышь не просочится.
— Ох, Паша… Здесь столько дверей, столько дверей… Но я с тобой согласен, если он ушел, то разумнее всего это сделать через окно.
Не говоря ни слова, Пафнутьев встал, поднялся на первый этаж, прошел мимо охранников и оказался во дворе. Он обогнул дом и приблизился к подвальному окну, через которое мог уйти Вулых. От окна по лужам, по тонкому весеннему ледку, взламывая его и проваливаясь в жидкую глину, кто-то прошел совсем недавно, но не к калитке, а к сараю в глубине двора. Ушел Вулых, ушел легко и просто. Огородами, участками, лесными тропинками вышел на трассу, проголосовал и был таков.
Пафнутьев прошел до конца участка, пока видны были следы сбежавшего строителя, пока не уперся во временный деревянный забор с вырванной доской — в эту дыру и протиснулся строитель, сразу выйдя на соседний участок.
Почему он бежал? Спасал жизнь, убегал от преследования? Кому могли помешать строители, живущие в подвале? Чему были свидетелями? Уж если они прожили здесь больше года, то наверняка многое знали о нравах и обычаях этого дома, о том, кто мог убить Объячева, а кто убить не мог ни при каких обстоятельствах.
Вернувшись в подвал, Пафнутьев убедился, что Худолей времени зря не терял — он обшарил карманы на трупе и сложил на столе горкой все, что удалось найти — паспорт, несколько затертых писем, водительские нрава, разболтанный перочинный ножик, мятую пачку дешевых сигарет.
— Ушел через соседние участки и лесок… Думаю, он уже далеко. — Пафнутьев снова сел на кровать.
— Шаланду подключать надо, — сказал Худолей.
— Что в карманах?
— Знаешь, Паша, так людей не убивают. — Худолей горестно покачал головой. — Если уж взялся убивать, то надо это с головой делать.
— По-моему, он головой и повредился, — заметил Пафнутьев.
— Смешно, — кивнул Худолей. — Остроумно. Но не по делу. Смотри, Паша, что происходит… Паспорт, в нем, естественно, прописка, письма с обратным адресом. Из дома письма. Время, всегда работает время. Или на тебя или против. Время никогда не бывает нейтральным, оно всегда на чьей-то стороне. Если так сложилась жизнь, что пришлось убить человека, то позаботься, дурак бестолковый, чтобы не сразу, не сразу бы узнали, кто убит, как, зачем. Разве можно в кармане жертвы оставлять такие вещи, как паспорт, письма? Ни в коем случае. И время, как активный участник всех наших дел, всех наших побед и поражений, таких оплошностей не прощает. И ты, Паша, как работник правоохранительных органов, тоже подобной небрежности в работе прощать не должен. Ни при каких обстоятельствах.
Пафнутьев выслушал Худолея с напряженным вниманием, словно ожидал, что тот вот-вот скажет нечто важное, существенное, но, не дождавшись, лишь молча кивнул. Вынув из кармана коробочку сотового телефона, повертел ее в руке, колеблясь.
— Звоню Шаланде. Он, конечно, спит, но… Как думаешь, не обидится?
— Конечно, обидится.
— Звоню, — решился Пафнутьев и набрал номер. — Шаланда? — громко прокричал он, едва услышал хриплый со сна голос. — Доброе утро, Шаланда! Пафнутьев тревожит.
— Кошмары меня тревожат, а не Пафнутьев.
— Что снилось? Какие видения посетили тебя весенней лунной ночью?
— Трупы.
— Сон в руку.
— Что ты хочешь сказать? На что намекаешь?
— Ни на что, Жора, — устало проговорил Пафнутьев. — Ни на что намекать просто нет сил… Говорю открытым текстом — труп.
— Третий?!
— Я не считал, Жора… Может быть, и третий… Не помню.
— Ну, как же, — Шаланда всерьез принял ерничество Пафнутьева, — сам хозяин, Объячев, бомж… А теперь кто?
— Строителей в доме помнишь?
— Что, оба?!
— Нет, один. Второй исчез.
— А мои ребята…
— Очень хорошие ребята. Они всем понравились. Спокойные, рассудительные, по ночам не шумят, отдыхают.
— Упустили?!
— Не то чтобы злонамеренно, но если взглянуть на суть происшедшего… То да, я с тобой согласен. Упустили.
— А ты уж и рад? — обиделся Шаланда.
— Мы тут просто все падаем от веселья… Сильный удар сзади по голове. Потом убийца завернул труп в одеяло и засунул под кровать. Там его Худолей и нашел.
— Что-то подозрительно часто твой Худолей возникает во всех дырах, — проворчал Шаланда, чтобы хоть как-то скрасить досаду.
— Бессонница у него, — еще раз куснул Пафнутьев. — Сказать ему, чтоб не возникал?
— Да ладно тебе. — Шаланда, наконец, проснулся. — Что требуется?
— Облава.
— Кого ищем?
— Вулых Васыль Мирославович. Тридцать пять лет. Прописан… Записывай. — И Пафнутьев тут же, не поднимаясь с кровати убитого, продиктовал Шаланде все, что успел к этому времени узнать об исчезнувшем строителе. — Худощав, небрит, светлая щетина, рост около ста семидесяти, не больше, невысокий такой паренек. Одет, как может быть одет житель Западной Украины на заработках в средней полосе России. Нечто мятое, заношенное, может быть, спортивное.