Смерть в театре «Дельфин»
Шрифт:
— Мне тоже. Однако я не уверен, что наличие или отсутствие чувства юмора может служить достоверным тестом.
Перигрин улыбнулся — в первый раз за все утро.
— Вам известно, что мистер Грав является дальним родственником мистера Кондукиса? — спросил Аллен.
— Мне?! Нет! — воскликнул Перигрин. — Кто вам это сказал?
— Грав.
— С ума сойти… Это трёп. Хотя… да, это многое бы объяснило.
— Что именно?
— Железную руку Правления. Распоряжение ангажировать его.
— Да, да. Кстати, что он закончил?
— Уверяет, что колонию для несовершеннолетних преступников. Только я ни
— Ещё какой!
— По-моему, он начал в военно-воздушных силах, затем болтался по разным странам, пока не прибился к «Лестнице в подвал». Это театр. Однажды у него так долго не было работы, что он перебивался чем попало: шофёр на грузовике, лакей и официант в заведении со стриптизом. Он утверждает, что на языке у него гораздо больше, чем позволяет себе высказать.
— Когда это было?
— Лет шесть назад. Как раз накануне «Лестницы», куда он попал после беготни по многочисленным агентствам. — Перигрин помолчал, потом спросил:
— Все?
— Я хочу попросить вас ещё об одном одолжении. Я понимаю, что у вас сейчас масса хлопот, но, если найдётся свободная минутка, пожалуйста, припомните все детали ваших встреч с мистером Кондукисом и все, что случилось прошлым вечером, и подробно запишите. Каждую мелочь. А заодно все, что вы могли упустить из виду вчера.
— Вы действительно считаете, что Кондукис имеет какое-то отношение к событиям прошлого вечера?
— Не знаю. Он здесь был. Возможно, он совершенно ни при чем, но надо проверить. Выполните мою просьбу?
— Должен признаться, с крайней неохотой. Это малоприятно.
— Как малоприятен и вид тела Джоббинса, — сказал Аллен.
— Что бы там ни произошло, — проговорил побледневший Перигрин, — кто бы ни опрокинул бронзового дельфина, я не верю, что это было обдуманное, хладнокровное убийство. Мне кажется, этот некто перевернул подставку в слепой попытке остановить надвигавшегося Джоббинса. И, клянусь Богом, мне вовсе не хочется принимать участие в погоне за этим человеком, кто бы он ни был: мальчик или кто другой.
— Прекрасно. Кстати, как насчёт мальчика, если он ни в чем не виноват? Почему вы пытаетесь использовать его в качестве буфера, удобного предлога для оправдания собственной неохоты, более удобного, чем защита постороннего человека? Учтите, что его сбросили с яруса. Именно сбросили. Он уцелел благодаря одному шансу из сотни, да и то хрустнув, как яичная скорлупа. О да, — добавил Аллен, внимательно наблюдавший за Перигрином, — это сравнение отдаёт плохим вкусом. Убийства вообще отличаются дурным вкусом. Вы имели случай столкнуться с одним из них, так что должны бы понимать.
— Зачем вы так? Это отвратительно.
— В таком случае ступайте, и пусть вас вытошнит. А потом, поразмыслив на досуге, сядьте и запишите все — абсолютно все! — что вы знаете о Кондукисе и прочем. В данный момент я вас больше не задерживаю. Проваливайте!
— Из моего собственного кабинета, смею вам напомнить. Кроме того, на площадке лестницы провалиться вряд ли удастся. Разве что откину копыта.
— Очко в вашу пользу, — засмеялся Аллен. — Не сердитесь. Уверяю вас, гораздо лучше откинуть копыта на лестнице, чем в комнате ожидания Скотленд-Ярда. Ладно, попробуем ещё раз. Если ваша совесть и желудок не станут слишком возражать, может быть,
— Не понимаю, откуда вы это взяли. Все они, кроме Тревора, ушли. Я сам видел, как они уходили. Двери были заперты на замок и засов.
— Служебная дверь была заперта, но не на засов. Хокинс отпер её собственным ключом. Главная дверь была открыта, когда уходила мисс Брейс, а на засов её закрыли только после ухода Морриса и Найта. Они слышали, как Джоббинс гремит задвижкой.
— В таком случае их можно со всей уверенностью исключить.
— А вы примерьте ситуацию на себя, — возразил Аллен. — Джоббинс ещё жив. Кто-то стучит в главную дверь. Он спускается в нижнее фойе. Знакомый голос просит открыть. Скажем, актёр забыл в гримерной деньги или ещё что-нибудь. Джоббинс впускает его. Вошедший направляется за сцену, говоря, что уйдёт через служебный вход. Джоббинс возвращается на пост. В полночь он делает свои обычные телефонные звонки. Продолжение следует.
— Откуда вы знаете?
— Господи, дорогой мой сэр! Для блистательного драматурга у вас не все в порядке с логикой. Я не знаю. Я просто выдвигаю версию, которая может свести на нет вашу теорию о запертом театре. Это простое, даже простейшее предположение недалеко от истины. Ну ладно. Я лишь пытаюсь внушить вам мысль; желая выглядеть деликатным и лояльным, даже защищая убийцу, вы никак не поможете очиститься от подозрений остальным шестерым, или даже семерым, если учесть Кондукиса.
Перигрин задумался.
— По-моему, — сказал он наконец, — все это чистая софистика, но считайте, что вы меня убедили. Только учтите: вы ставите на неудачника. У меня скверная память. Вот например. С момента катастрофы у меня в голове вертится что-то тревожное. Вы думаете, я знаю, что именно? Ха-ха.
— А с чем оно связано?
— Не знаю. Быть может, со стонами Тревора. С Кондукисом. С тем утром, когда он показал мне реликвию. Правда, в тот момент я был навеселе, так что полагаться на меня вообще нельзя. Впрочем, спрашивайте, а я постараюсь ответить.
— Весьма любезно с вашей стороны, — сухо сказал Аллен. — Начнём с… да с кого угодно. С Маркуса Найта например. Вы можете рассказать о нем подробнее, чем газеты. Биография его мне известна. Он действительно такой темпераментный?
— Ax, это! — Перигрин испытал облегчение. — Он сам дьявол, о чем всем известно, однако он несравненный актёр и потому мы изо всех сил стараемся примириться с его характером. В принципе он весёлый малый, собирает марки, но не выносит и намёка на критику — взрывается сразу, как ракета. Любит распускать хвост павлином и умирает от любой неодобрительной фразы в газете. Люди говорят, что в глубине души он — просто прелесть, хотя добраться до этой глубины не так-то легко.