Смерть за смерть. Кара грозных богов
Шрифт:
И молодой Гудмунд, и покойница сестра, Едвинда, глянувшаяся королю Херрауду в тот же вечер, и хмельной Сьёльв, вызвавший чужака-мурманина на состязание… и многие другие – все прошли пред очами вещего, как наваждение.
– Помню, – сказали братья разом. – Помним, – поправились оба в один голос.
Гудмунд усмехнулся. Олег ничем себя не выдал.
– Тогда знайте и примите, что я уже не та златоволосая девчушка! – воскликнула Силкисив. – И кто же ещё, кроме вас… Кто? Ведаю, чую, знаю. Не таите правды, какой бы горькой она ни оказалась!
И снова посмотрела
– Дверь, – бросил он, тихо, но отрывисто.
Гудмунд вскочил в свой черёд и ударом ноги распахнул створы. То ли девка какая взвизгнула, то ли петли давно не смазывали.
Братья кинулись наружу. Частый топот не оставил никаких сомнений ни в даре Олега, ни в том, что и у стен есть уши.
– Что ни делается, то к лучшему, – вдруг молвил князь. – Надо было дверь и вовсе оставить открытой, так бы нас лучше слышали.
– Чего уж теперь? – хмыкнул Гудмунд, возвращая меч в ножны.
– Никогда не поздно исправить, – отозвался Олег. – Не затворяй!
С этими словами он вернулся к изумлённой жене, следом за ним и младший брат.
– Вот так весть о посольстве Розмича перестала быть тайной, – пояснил Олег для Силкисив.
– Почему вы не хотите мне рассказать по-человечески, как погиб мой отец?! – вспыхнула она. – Я имею на то право – знать!
– Конечно, – согласился Олег. – Сама о том просила, хотела этого. Изволь, дорогая… – И, обратившись к Гудмунду, промолвил: – А ты, брат мой, всё и так уже знаешь. Не откажи в просьбе, приведи мне Риону… А коли изыщет причины не делать этого немедля, сообщи, это я так хочу. Я так желаю и повелеваю ей явиться.
Гудмунд кивнул и вышел.
– И пусть Сьёльв пришлёт варягов, самых молчаливых, – добавил уже в спину и назвал имена.
– Хорошо, будь покоен! – отозвался Гудмунд.
– Это разве касается нас обеих?! – покраснела Силкисив.
День за днём восстанавливал он в памяти череду минувших событий, стараясь проникнуть в замыслы вышних Сил. Ничто в этом мире не случается просто так, всё имеет причину и следствие.
Олег возвратился мыслями в тот год, когда старый верный Валит, служивший ещё Гостомыслу, прислал тайнописную бересту: «Восстала вся Корела, и не будет дани Новгороду…» Сообщал он, что мутил народ некий колдун али чародей, и как приказал поймать того – не вышло. Заступились племенные вожди, словно бы сговор был промеж них. И хоть сам тот чародей как в воду канул, это лопь да корелу пуще прежнего взбудоражило.
Вспоминал, как сперва думали они с Рюриком, сумеют малой силой обойтись. Да рассудили после, что созывать надо со всей Славии на подмогу. Одною дружиной никак с восставшими не справиться – коли сильный отряд Валита перебили, навалившись со всех сторон, дело серьёзное и долгое.
Тридцать лет и три года минули с тех пор, как на острове в Кореле окончил дни свои Рюриков прадед Буривой, несчастливая земля – отняла она сына Выбора и у короля Гостомысла, правившего после. Остерегали волхвы и прежнего новгородского владыку, но Рюрик был непоколебим – раз и навсегда думал покорить
Послали немедля и за русами к Вельмуду, и к кривичам, даже к Полату, на окраину земель новгородских – в Белозеро. Пока съезжались да совет держали – на Волхове лёд встал. Поход отложили до поздней весны…
Всё это время Полат гостил у отца, бывал и в Олеговых хороминах, навещая златовласую сестру и годовалого племянника.
– Не забыла, как в ту зиму ты просила меня принести сильные обереги? – спросил Олег Силкисив. – Чтоб Херрауда от глаза дурного защитить, – напомнил он обстоятельства.
– Да, но при чём тут мой отец?
– Погоди, жена. Я спросил тебя тогда, не проще ли глаз дурной выколоть прежде, чем посмотрит. Ты отшутилась, мол, на всякий случай. Признавайся! Был такой?!
– Почудилось просто.
– Хорошо бы, если… Уж договаривай.
– На родного брата плохо подумала, что завидует счастью нашему и твоей удаче, – призналась Силкисив. – Но теперь ты объяснишь, к чему все эти вопросы?
– Помнишь ли, как маленький Ингорь страшно болел и Едвинда умирала следом от той же хвори.
– Больно это вспоминать. Я никогда этого не забуду. И кровавую пену на немеющих губах твоей сестры. Ведь была с ней в тот роковой день. Никого не щадят лиховицы!
– Сильный был яд, – вдруг молвил Олег, изучая жену немигающим рысьим взглядом.
Она вздрогнула.
– Яд? Ты допускаешь это?! Не может быть! Застудился княжич, а с ним и мать.
– Я тоже ту пену синюшную стирал с её губ… А недавно – с Рюриковых… А между тем рана его по всем меркам шутейной была. Нож – вот он не был пустяковым.
У меня в тот злой вешний месяц оставались ещё дела в Новогороде, я должен был нагнать Рюрика уже в Алоди. Он не поверил бы никому, скажи ему, что жена и сын мертвы, хотя ещё несколько дней назад он целовал обоих. Лишь мне одному князь поверил, и похода на Корелу в тот год не состоялось.
Силкисив побледнела, зашаталась, оперлась слабеющей рукою на стол. Стала оседать, но Олег подхватил жену и усадил на лавку, сам опустившись пред нею на колено.
Слёзы градом покатились из прекрасных синих очей. Силкисив закрыла лицо, но точёные персты не могли приглушить тщетно сдерживаемых рыданий.
– Твой отец был крепким человеком, хотя смерть жены и сына подточила его силы, на здоровье он никогда не жаловался. И только потому, что унаследовал от Умилы и Табемысла редкие жизненные силы, яд не убил его сразу, как Ингоря. Он получил лишь один предательский удар, маленький порез остался у него на коже, но уже к вечеру князь не мог ни есть, ни пить, исходил потом, делал под себя, как ребёнок. Это была самая ужасная смерть, какую мог бы ожидать прирождённый воин и правитель.
Волхвы провели при нём длинную, полную мучений ночь, они жгли травы, насильно поили Рюрика вином и разведённым уксусом, чтобы вывести яд. Всё, что давали ему, – пробовали прежде сами. Я следил за каждым движением знахарей. Но они признались мне, все старания напрасны, ибо отрава глубоко проникла в кровь. Они просили пощады – и я не винил их.