Смертельно безмолвна - 2
Шрифт:
надо что-то сказать, а когда уже говорить нечего. Когда поезд уехал, а момент упущен. Ты
потерял нечто важное, и лишь теперь ты понимаешь, как это «нечто» много для тебя значило. И
потом я прикладываю ладонь, забираю корчующиеся в груди вопли совести или пики боли, и
человек открывает глаза, и он продолжает жить. Но жить в руинах из собственной глупости. В
пустыне собственного одиночества. Я помогаю им начать все заново. Но понимаете, что самое
смешное – люди ведь идиоты,
отстраивают новые стены, а продолжают лихо топтаться в мусоре из своих надежд и
стремлений, добавляя в эту гору новые свершения, у которых нет будущего.
А я их лечу.
Опять.
Бессмыслица. Определенно, невероятно глупая способность: забирать боль у тех, кто за эту
боль держится; кто стремится к новой боли.
Поднимаюсь на ноги, заправляю кровать и подхожу к зеркалу. Я расчесываю волосы
медленно и сосредоточенно, считая это одним из тех занятий, что отвлекают от того, что
творится за окном. Я прокатываюсь щеткой, локоны хрустят, вытягиваются, и я внезапно
становлюсь похожей на обычного человека. Правда, это иллюзия, конечно.
Я далеко не обычный человек. И проблемы у меня не человеческие.
Знаете, иногда я думаю, что не любить свои способности – грех. Многие ведьмы – да пусть
это полное безумие – держатся за религию, за церковь, наивно предполагая, что Бог взглянет на
них сверху вниз и погладит по головке, да шепнет: я с тобой.
Уголки моих губ дрогают, и я тихо усмехаюсь.
Да-да, он со мной каждый раз, когда я захлебываюсь в ванной комнате. Он со мной. Он
наблюдает. И, наверняка, ему очень смешно.
Я всегда скептически относилась к религии. Нет-нет, людям нужно во что-то верить, уж я-
то знаю. Но я не понимаю механизм «прощения», «искупления». В чем смысл? Разве стоит
прощать всех? Убийц? Насильников? Умалишенных психопатов, которые глядят на свою жертву
бешеными, зверскими глазами и получают удовольствие от ее мук? Почему я должна
придерживаться религии, в которой каждый ублюдок и псих найдет свою тропу, в которой даже
«ад» - метафора искупления? Девять кругов, одиннадцать тысяч ступеней, семь грехов, и каждый
– прощается, пусть в Святой Книге говорится о не прощении. Даже мои способности – в
излечении. Какого, спрашивается, черта?
Чем эти люди заслужили такое к себе отношение?
Знаю: это не милосердие. Это равнодушие. Каждый должен получать по заслугам, и каждый
должен знать, что, соверши он преступление, никакой Господь по головке его не погладит. И
тогда я поверю в такого Хозяина. Тогда я стану верующей и начну молиться перед сном, ходить
церковь. Да, тогда я буду знать, что виновные получат по заслугам, и никто их не простит лишь
потому, что они извинились. И тогда я решу, что мой дар лишь тех исцеляет, кто этого
заслуживает. А не всех подряд. Не каждого, кто сделал так много, но расплатился так просто.
Я спускаюсь вниз. Мамы уже нет. Она всегда уходит рано, и я вдруг думаю, что она
специально убегает, чтобы я не ощущала ее чувства. По утрам ведь жизнь всегда кажется
невыносимой. Ночью ты готов свернуть горы, а с рассветом хочешь слиться с пылью.
Послезавтра Йоль – день зимнего солнцестояния. Мне опять придется запереть себя в
ванной комнате, а моей матери вновь придется не вставать с постели. Но мы привыкли.
Наверно.
Мне хочется прогуляться, хотя я прекрасно понимаю, во что это может вылиться. Но сидеть
дома – невыносимо. Когда-то я уже пыталась запереть себя, замуровать в коттедже, как в
тюрьме, лишь бы не встречаться с людьми и не испытывать их чувства. Но потом до меня дошло,
что из дома выходить нужно, иначе я окончательно сойду с ума. Собственно, у меня и так нет
друзей, нет хороших знакомых. Закрывшись в своей комнате, я бы просто срослась с деревянным
полом и превратилась бы в чучело, набитое собственным ужасом.
Я натягиваю куртку и выхожу из дома, впялив взгляд вниз. Я привыкла смотреть на носки
кроссовок и сосчитывать шаги, это отвлекает от реальности, происходящей вокруг.
Сразу сворачиваю с главной дороги. Бреду вдоль тихого леса, вдыхаю глубоко запах хвои и
думаю: сегодня слишком тепло, даже душно, словно погода пытается стянуть ваше горло в
тисках и повалить на спину. Ветер завывает где-то высоко в небе, над верхушками деревьев, а я
плетусь по иссушенной тропинке и считаю: шестьдесят два, шестьдесят три. Шестьдесят четыре
– слышен рокот волн, сражающихся с нависнувшими над пропастью острыми скалами.
Шестьдесят пять – слышен запах моря, который смешивается с запахом сухой земли, хвойных
стволов, иступлено наблюдающих за паразитами, пожирающими их древесную кору. Шестьдесят
шесть – слышно мое спокойное сердцебиение. Я одна, в лесу как всегда никого нет, никто не
посмеет приблизиться ко мне, нарушить спокойствие. Эта дорога – мое спасение,
изолированный путь от неприятностей, бушующих в городе.
Через какое-то время я, наконец, оказываюсь перед невообразимой пропастью, резко
сливающейся с синим горизонтом. Мой папа любит сюда приходить. Он и показал мне это
место. Он сказал, что я могу находиться здесь столько, сколько пожелаю. Могу следить за