Смертельный танец шамана
Шрифт:
облегченно вздохнул.
Следующий звонок предназначался "голым пистолетам".
– Курт? Это Джаич. Какой у нас здесь, собственно, номер телефона?… Да, на Паризю штрассе, на Сюксише я ведь знаю, раз звоню.
На обратной стороне одной из визиток он записал номер.
– Да, Крайский с вами завтра обязательно свяжется. Чус!
– Что такое "чус"? – поинтересовался я.
– "Чус" – это что-то вроде немецкого "чао". Это я еще в свои прошлые приезды сюда со спортивными делегациями усвоил.
На этом программа телефонных звонков оказалась исчерпаной. Джаич
– Запомни номера телефонов.
– Зачем?
– Затем, что все визитные карточки нужно будет сейчас уничтожить.
– Ах-ах-ах!
– Делай, что говорят! Здесь тебе не цирк!
– Слушаю и повинуюсь.
– И не детский сад!
Как у любого бухгалтера, у меня хорошая память на цифры, и я быстро справился с задачей. Джаич разорвал визитки на мелкие кусочи, после чего предложил мне попрыгать со скакалкой.
– Но ведь мы только что выпили пива? – удивился я.
– Подумаешь!
Он принялся снова порхать над скакалкой наподобие художественной гимнастки. Получалось вполне прилично, и казалось настолько легко, что черт дернул и меня попробовать. Я несколько раз неуклюже бухнулся об пол, перепрыгивая через скакалку, и, наконец, с грохотом растянулся на кавролине. Почти сразу же послышался звонок в дверь. Рыжий сосед снизу оказался не доволен уровнем моей физической подготовки.
– Пшел вон отсюда, – сказал ему по-русски Джаич.
Тот что-то пробормотал про тишину, насколько мне позволяли судить скромные познания в немецком языке, и про "полицай". Затем Джаич захлопнул дверь у него перед носом. Думаю, немец еще хорошо отделался, поскольку рука Джаича угрожающе сжимала скакалку.
– Почему у твоей скакалки такие массивные ручки? – поинтересовался я.
– Так надо. – Он обмотал ее несколько раз вокруг пояса и завязал на узел. – Ну что, пройдемся? Между прочим, место нашего завтрашнего свидания находится отсюда в пределах пешего хода.
– Я вижу, ты неплохо изучил Берлин.
– Конечно, – согласился он. – Берлин – спортивный город.
Уже вечерело. Мы миновали несколько тихих улочек и оказались на широком проспекте. Машины здесь неслись сплошным потоком. Нас окружали одни магазины и офисные конторы.
– Капитализм, – пробормотал Джаич на манер
Данько-Шварценеггера из фильма "Красный закат". – Капитализм… зараза.
Вскоре мы достигли Цоо. Я осмотрел место встречи.
– По-моему, здесь нельзя останавливать машину, – заметил я.
– Браво, – похвалил меня Джаич. – Но мы и не будем останавливаться. Мы только подхватим ее – и баста.
Затем Джаич показал, где начинается знаменитая Курфюрстендам. И я решил, что не время вилять и ходить вокруг да около.
– Джаич, – сказал я, – если это – капитализм и если это – зараза, то, может быть, здесь найдется какой-никакой завалящий публичный дом?
Сверх всяких ожиданий он не расхохотался. Он только на мгновение перестал перемалывать челюстями жевательную резинку.
– Официально проституция в Германии запрещена, так что домов с фонариками ты здесь не найдешь. Но проститутки, разумеется, есть. Где их нету?
У меня чесался язык добавить, что даже в страну развитого социализма они умудрились проникнуть, но сейчас мне было невыгодно дразнить его.
– Знаешь что… – Джаич щелкнул зажигалкой и принялся
– Насколько дешево? – поинтересовался я.
– По-моему, марок десять. Мне кажется, что для таких командировочных, как мы, это вполне по карману.
– И они знают свое дело?
– Поверь мне, – проговорил Джаич и осекся.
Это прозвучало в высшей степени убедительно.
Мы еще немного побродили по Курфюрстендам, а затем приблизились к одному из подобных заведений. Световая реклама и музыка, доносившаяся изнутри, были самого высокого качества. Джаич остался на улице, а я вошел. Стены здесь украшали большие фотографии с весьма соблазнительными голенькими девицами, сделанные на подсвеченном стекле. Девицы поощрительно улыбались. Они только и составляли мне компанию, поскольку больше в зале не было ни души. Отсюда можно было попасть в несколько отдельных кабинок. Я вошел в одну из них и закрыл за собой дверь. В кабинке имелась еще дверь, а помимо этого довольно много широких клавиш, на каждой из которых тоже размещалось по женской фотографии. Здесь женщины были куда паршивее. Я с трудом отыскал одну, мало-мальски приемлемую, и нажал на соответствующую клавишу. Раздался ласковый перезвон бубенчиков, и из соседней двери появилась о н а. Я сразу понял, что фотография на клавише лжет и что она сделана по меньшей мере лет десять назад. На лице у нее было килограмма два косметики, но все бы еще ничего, не угоразди ее снять с себя блузку и остаться в одних лишь шортиках. Терпеть не могу отвислые груди, а эти, пожалуй, были самыми отвислыми и морщинистыми в мире. Она улыбнулась и протянула руку к моему зипу, но меня только и хватило, что сунуть в эту руку десять марок и в панике броситься наутек. Я вылетел на улицу с такой скоростью, что Джаич чуть было не упустил меня. Потом меня едва не стошнило.
– Так быстро? – удивленно вскинул он брови. Он продолжал отравлять воздух "Партагазом".
Я высказал ему все, что думаю теперь о подобного рода заведениях.
– Я ведь говорил, что зараза… – согласился Джаич. – И, вообще, эта проституция…
– Это такая зараза, что она даже проникла в страну самого развитого в мире социализма, – Теперь я мог не заботиться о его настроении. – Именно проститутки послали нашу страну в глубокий нокаут. С подачи Запада, разумеется.
Когда мы вернулись домой, Джаич предложил бросить жребий, кому занять маленькую, а кому – большую комнату. Честно говоря, я был даже несколько озадачен, поскольку чисто автоматически считал квартиру своей: ведь она так сильно напоминала мою собственную. Однако предложение Джаича, безусловно, являлось справедливым.
Думаю, излишне упоминать, что жребий я проиграл. Джаич принялся бодро прыгать посреди выигранной жилплощади со скакалкой в руках, очевидно, совершая свой обычный вечерний моцион. Я же, почистив зубы и побрившись, разместился на узкой неудобной кровати в чуланчике.
Вдоволь напрыгавшись, Джаич заглянул ко мне.
– Эй, Крайский, завтра у нас появится собственная машина, и вечером мы поедем на улицу "17 июня".
– Чем интересна улица "17 июня"? – полюбопытствовал я.