Смертельный танец
Шрифт:
– Если бы Николаос узнала мой истинный возраст, она могла бы просто убить меня, ma petite.
– Да, прежняя Принцесса города была дикой стервой. Но ее больше нет, зачем же лгать дальше?
– То есть зачем лгать вам, вы хотите спросить?
Я кивнула:
– Да, именно это я и хочу спросить.
Он улыбнулся:
– Вы – некромант, ma petite. Я бы сказал, что вы можете определить мой возраст без моей помощи.
Я попыталась прочесть выражение его лица – и не смогла.
– Вас всегда было трудно понимать, и вы это знаете.
– Что ж, я рад, что в каком-то смысле вас интригую.
Я оставила это без ответа. Он сам знал, насколько меня интригует, но впервые за долгое время это меня обеспокоило. Назвать возраст вампира – это один из моих талантов – не наука, это точно, но вещь, которую я умею. Никогда я настолько не ошибалась.
– На сто лет старше – ну и ну!
– Вы уверены, что только на сто?
Я уставилась на него, ощущая, как его сила плещет о мою кожу, омывает, захлестывает.
– Вполне уверена.
Он улыбнулся:
– Не надо так хмуриться, ma petite. Умение скрывать возраст – одна из моих способностей. Я притворялся на сто лет старше, когда мы дружили с Ашером. Это давало нам свободу странствовать в землях других Мастеров.
– И что вас заставило перестать преувеличивать возраст?
– Ашеру нужна была помощь, а я оказался недостаточно Мастером, чтобы ее оказать. – Он поглядел на портрет. – Я... мне пришлось унизиться, чтобы добыть для него помощь.
– А что случилось?
– У церкви была теория, что вампиров можно вылечить священными предметами. Ашера связали ими и серебряными цепями. На него капали святую воду – медленно, по капле, – стараясь спасти его душу.
Я глядела в это красивое, улыбающееся лицо и вспоминала. Я была укушена Мастером вампиров, и рану чистили святой водой. Это было словно кожу жгли раскаленным тавром, будто вся кровь в теле превратилась в кипящее масло. Я блевала, вопила и считала себя очень сильной, что вообще не потеряла сознание. Это был один укус и один день. Если на тебя капают кислотой, пока не умрешь, – этот способ смерти входит в пятерку самых нежелательных.
– А что стало с девушкой, с Джулианной?
– Ее сожгли как ведьму.
– А где же вы были?
– Я плыл на пароходе, хотел навестить мать. Она умирала. Я уже возвращался, когда услышал зов Ашера. Успеть вовремя я не мог. Клянусь всем святым и грешным, я пытался. Ашера я спас, но он меня никогда не простил.
– Он не мертв? – спросила я.
– Нет.
– Он сильно пострадал?
– Пока я не видел Сабина, я думал, что у Ашера самые жуткие раны, какие только может пережить вампир.
– А зачем вы повесили картину, если она так тревожит вас воспоминаниями?
Он вздохнул, посмотрел на меня.
– Ашер прислал мне ее в подарок, когда я стал Принцем города. Мы были компанией, почти семьей. С Ашером мы были друзьями, оба Мастера, оба почти одной силы, оба влюблены в Джулианну. Она была преданна Ашеру, но я тоже пользовался ее благосклонностью.
– Имеется в виду menage a trois?
Он кивнул.
– И Ашер не затаил злобу?
– О нет, он ее не таит. Если бы позволил совет, он бы явился сюда вместе с этой картиной и со своей местью.
– Убивать вас?
Жан-Клод улыбнулся:
– Ашер всегда тонко чувствовал иронию, ma petite. Он просил у совета вашей жизни, а не моей.
У меня глаза полезли на лоб:
– Что я ему сделала?
– Я убил его слугу, он убивает моего. Справедливость.
Я пялилась в это красивое лицо. Потом спросила:
– Совет отказал?
– Разумеется.
– А много у вас еще врагов?
Жан-Клод слабо улыбнулся:
– Много ma petite, но в городе сейчас ни одного из них нет.
Я смотрела на улыбающиеся лица на картине и не знала, как сформулировать, но все равно сказала:
– Вы здесь так молоды.
– Физически я тот же, ma petite.
Я покачала головой:
– Может быть, “молоды” – неточное слово. Может быть, наивны.
Он улыбнулся:
– Когда писалась эта картина, ma petite, этим словом меня уже тоже трудно было бы назвать.
– Ладно, понимайте как хотите.
Я посмотрела на него, изучая черты лица. Он был красив, но было у него в глазах нечто, чего не было на картине, какая-то глубина скорби – или ужаса. Что-то, для чего у меня нет слова, но все равно оно было. Пусть у вампиров не образуются морщины, но прожить пару столетий – это оставляет след. Пусть это даже будет тень в глазах, резкость в углах рта.
Я повернулась к Джейсону, все еще валявшемуся в кресле.
– Он часто дает уроки истории?
– Только тебе, – ответил Джейсон.
– А ты никогда не спрашиваешь?
– Я – домашний волк, вроде собаки. Ты же не станешь отвечать на собакины вопросы?
– И тебе это безразлично?
Джейсон улыбнулся:
– Что мне за дело до картины? Женщина эта умерла, так что секса у меня с ней не будет. Так какая мне разница?
Я ощутила, как Жан-Клод пронесся мимо меня, но не могла проследить глазами. Рука его мелькнула размытой полосой. Кресло загремело на пол, вывалив Джейсона. У него изо рта текла кровь.
– Никогда о ней так не говори.
Джейсон поднес ко рту тыльную сторону ладони и отнял, окрашенную кровью.
– Как прикажете.
Он стал слизывать кровь с руки длинными движениями языка.
Я переводила взгляд с одного на другого.
– Вы оба психи.
– Не психи, ma petite, всего лишь не люди.
– Быть вампиром – это еще не дает вам право бить по мордам направо и налево. Ричард так не делает.
– Потому-то он и не сможет держать стаю.
– Что вы хотите этим сказать?