Смертеплаватели
Шрифт:
— Ну да, — совсем, совсем другая! — повторил бывший Мастер Ложи и потащил с пальца перстень. Джэнет следила с недоумением… Тёмно-вишнёвый кристалл в последний раз блеснул хмурой четырехлучёвой звездою.
Не без труда сняв кольцо, Алфред решительно зашвырнул его в голые кусты боярышника. Девушка ахнула, откинулась, сжала кулачки перед грудью. Кто-то горестно вздохнул под землёй, будто несколькими хриплыми голосами сразу…
XXV ІІ. 31 декабря. Размышления Алексея
А роботы уже воспаряли к небесам. Их окружали ангелы
Господни…
Воскресенье. Дневной спектакль в Берлине начинается в двенадцать; я собираюсь, не торопясь, тщательно выбираю галстук. И одновременно думаю о том, что нас ждёт дальше.
Похоже, что, по большому счёту,
Но и возвращением в мир всех четвероногих и крылатых, плавающих и ползающих любимцев Апокатастасис не ограничится. Во времена, вплотную примыкавшие к моей родной эпохе, явились классы живых, произведённые на свет отнюдь не матушкой-природой…
Во время той же беседы о любимцах Виола в динамике показала мне своего лучшего друга. Того, кто, по её словам, был ближе любой подруги и вернее всех мужчин.
…Странный уголок Вселенной предстал моему взору. Небосвод здесь не чёрен, а сплошь залит светом: звёзды висят густыми, яркими роями. Это центр Галактики. Внизу лежит белое бескрайнее поле — верхний плоский срез газопылевой туманности. Оно похоже на снежную равнину, но «снег» не везде плотен, от него отходят застывшие кисейные клочья и завитки. На поле можно было бы разместить миллион Евразий и Америк.
По равнине шагает Виола. Ничего похожего на скафандр или иную видимую защиту: в сером комбинезоне и высоких ботинках, с непокрытой головой, женщина идёт сквозь вымороженную, прошиваемую потоками бешеной радиации пустоту. Очевидно, здесь чудовищное облако вправду плоско и плотно до того, что по нему можно идти. Зернистый «снег» сверкает…
Навстречу Виоле, чуть касаясь туманности, скользит-перепархивает нечто или некто в облике алого мотылька со множеством щупальцев и длинных упругих усов. Вокруг головы создания кружат хороводом белые сияющие шары.
Толстые крылья напряжённо изгибаются, словно заключая в объятия крошечную перед «мотыльком» Виолу. Они стоят друг перед другом, пилот — и её мыслящий, вполне живой, хотя и не природной жизнью, корабль по имени Кармин. Без малого триста лет, с тех пор, как были созданы одушевлённые, сознательные корабли, корабли-друзья, они почти не разлучались, Виола и её Кармин; внепространственные прыжки разведывательных полётов бросали их к самым дальним, невообразимым мирам. Теперь Виола — одна из первых энергетов, в самой полной мере овладевших динамикой — больше не нуждается в ездовом существе. Регулируя вероятность, она может прогуляться хоть за пределы Галактики. Да, вероятность теперь послушна воле энергета: он просто делает наиболее возможным свое нахождение не здесь, а там…
Но всё это Кармину неизвестно, да и неинтересно. Он привязан к лётчице, словно старый верный конь к хозяину, взрастившему его с первых жеребячьих дней, — словно конь, проделавший многие боевые походы, неся в седле единственного, незаменимого человека. Он не представляет себе, да и не хочет представлять, как они расстанутся с Виолой. И вообще, почему они должны разлучаться?! Разве поглупел Кармин, ослабел, стал медленнее двигаться или хуже находить цель экспедиции? Может быть, хозяйка недовольна посадкой на малой тяге, дрейфом или маневрированием? Пусть скажет! Кармин готов всё исправить. Он в великолепной форме. Он здоров, бодр, полон сил и может хоть сейчас ринуться к пределам разбухающего мироздания!..
Не
Вспышкой незримого, но на миг ослепившего и отбросившего Виолу гнева стал ответ корабля.
«В мой луг под уздцы отведите», вспоминается Алексею. «Купайте, кормите отборным зерном…» Но нет! В этой полумеханической душе, в этом черепе-процессоре не найдётся места гробовой змее. Всё иначе, проще и грустнее.
В отличие от Олегова коня, корабль Виолы, более чуткий, чем кровный жеребец, более послушный, чем собака, более могучий, чем слон, — не смиряется и не уходит пастись в эфирные поля. Разом вознесясь над Виолой, словно всплывающая манта, он играет по крыльям переливами клюквенного, кирпичного, оранжевого… не за то ли получил своё имя? Ведя хоровод, мерцают белые сферические глаза. Всё выше поднимается Кармин; багряным листком, трепещущим пламенем зависает среди светил… и вдруг сам становится звездой. Слепящей, сверхновой! Струи огня брызжут во все стороны, пронзая черноту. Горестный похоронный фейерверк…
Словно издали дошедшая взрывная волна от гибели Кармина, окатывает меня отчаяние Виолы. Не стыдясь, посреди поля звёздной пыли плачет навзрыд неуязвимая, вездесущая…
Да уж! За последнюю тысячу лет выращено столько биосистем, неотличимых от природных… Какое там — неотличимых! Превосходящих, намного превосходящих всё, что смогла эволюция. Они были разумны, преданы людям, прекрасно служили и совершенно преобразили нашу жизнь. Они заслужили воскрешение, — наверное, не меньше, чем любимый слон царя Чандрагупты. Все эти киборги, биорги, мыслящие сети и комплексы. Должно быть, посложнее будет с восстановлением виртуальных мыслящих систем, всех этих кванто- и гравипьютеров… уж очень эфемерны. Хотя… в новом мире я уже постиг простую вещь: разницы между «вещественным» и «невещественным» и вправду нет никакой! Ну, скажите, чем отличны по степени материальности атомы, слагающие некий предмет, от электронов, создающих его изображение на телеэкране? От ионов калия и натрия, рисующих образ того же предмета в нашем мозгу?! Тем, что предмет иногда можно пощупать? Но ведь осязательные ощущения тоже легко моделируются. Во сне мы берём яблоко, откусываем от него; то же самое преспокойно внушали вита-проекторы или сублиматоры 2180-х. Британские пехотинцы Первой мировой, идя в атаку, видели во главе своих колонн лучников Креси, рыцарей Азенкура [106] , — чем, кроме плотности и массы, отличались эти мозговые призраки от живых воинов?! А уж если речь зайдёт о радуге или о полярном сиянии — тут я совсем не вижу разницы между оригиналом и воспроизведением, «реальностью» и «иллюзией»…
106
К р е с и, А з е н к у р — места крупных побед английского оружия (1346 и 1415 гг.) в Столетней войне.
Но если бы к оживлению невинных киберов сводились проблемы Суда! Общее Дело уходит и вширь, и вглубь. Уже поднимаются из праха сибирские охотники на мамонтов и строители первых мегалитов Бретани: где остановимся?! О чём когда-то со злой иронией спросил английский сатанист, теперь я спрашиваю всерьёз: сочтём ли нашим братом косматого четверорукого синантропа из раскопа в Чжоукоудяни? А если не его, то — его правнука? Потомка в двадцатом колене? Или в 876-м?… Какая степень обволошения, какой угол большого пальца к остальным нужны, чтобы признать существо уже человеком и, соответственно, воскресить? С другой стороны, если поднимать из праха и древнейших наших пращуров, на ком остановиться внизу? На протопитеке — предке обезьян — или уж, не мелочась, на той скользкой амфибии, что первой вылезла на океанский берег и дала начало всем сухопутным тварям?…