Смертницы
Шрифт:
— Прежде чем его увидит кто-нибудь еще, вычеркните мою жену.
— Это просто имена. Никто не знает…
— Любой репортер за десять секунд выяснит, что Джейн служит в полиции.
— Он прав, — подтвердила Маура. — Все репортеры криминальной хроники знают это имя.
— Убери ее имя из списка, Марк, — попросил Стилман. — Пока его никто не увидел.
— А как же наши ребята из группы захвата? Если они ворвутся внутрь, им нужно знать, кто там находится. Сколько людей спасать.
— Если вы хорошо поработаете, — заметил Габриэль, — никакой
— Пока нам не слишком-то везет по части переговоров, верно? — Хейдер взглянул на Стилмана. — Наша девушка отказывается даже здороваться.
— Прошло всего лишь три часа, — сказал Стилман. — Нужно дать ей время.
— А что будет через шесть часов? Через двенадцать? — Хейдер перевел взгляд на Габриэля. — Ваша жена может родить в любую минуту.
— Думаете, я забыл об этом? — огрызнулся Габриэль. — Там не только моя жена, но и ребенок. Возможно, рядом с ними доктор Тэм, но, если роды будут сложными, у них ведь нет ни оборудования, ни операционной. Да, я хочу, чтобы все это закончилось как можно скорее. Но, если вы собираетесь устроить кровавую баню, тогда лучше не торопиться.
— Все будет зависеть от нее. Только она может решить, что будет дальше.
— Тогда не заставляйте ее действовать раньше, чем она хочет. У вас есть переговорщик. Используйте его. И держите свою группу захвата как можно дальше от моей жены. — Габриэль развернулся и вышел из трейлера.
Маура догнала его уже возле дверей больницы. Ей пришлось дважды окликнуть его, прежде чем он наконец остановился и обернулся.
— Если они напортачат, — сказал он, — если ворвутся туда слишком рано…
— Вы же слышали, что сказал Стилман. Он хочет действовать медленно и осторожно, так же, как вы.
Габриэль уставился на трио спецназовцев, стоявших у входа в больницу.
— Посмотрите на этих ребят. Они уже рвутся в бой. Я знаю, что это такое, сам участвовал в таких операциях. Знаю, как это мучительно — ждать, пока тянутся переговоры. Они просто хотят быстрее сделать свое дело, то, чему они обучены. Им не терпится нажать на спусковой крючок.
— Стилман думает, что ему удастся выманить ее.
Габриэль посмотрел на Мауру.
— Вы были с этой женщиной. Станет ли она его слушать?
— Не знаю. По правде говоря, нам о ней ничего неизвестно.
— Я слышал, спасатели вытащили ее из воды. И привезли в морг.
Маура кивнула.
— По всем признакам это утопленница. Ее вытащили из залива Хингхэм-Бэй.
— Кто нашел ее?
— Какие-то ребята из уэймаутского яхт-клуба. Бостонские копы уже работают по этому делу.
— Но они не знают про Джейн.
— Пока нет. — «Для них это важно, — подумала Маура. — Знать, что одна из заложниц служит в полиции. Если нужно спасать своих, это меняет дело».
— Что это за яхт-клуб? — спросил Габриэль.
9
На окнах решетки. Сегодня с утра мороз,
А в этом доме ад.
Я вижу, какой след он оставил на лицах девушек, которые сейчас спят на грязных койках. Я слышу муку в их беспокойных стонах, жалобных всхлипах. Нас в этой комнате шестеро. Алена здесь дольше всех, и на ее щеке безобразный синяк — сувенир, оставленный клиентом-садистом. Однако Алена иногда все-таки оказывает сопротивление. Она единственная из нас, кто это делает, единственная, кого им не удается сломить, несмотря на наркотики и прочие инъекции. Несмотря на побои.
Я слышу, как во двор заезжает машина, и с ужасом жду, что раздастся звонок в дверь. Это как удар током. Девочки разом просыпаются от этого звука и вскакивают, прижимая к груди одеяла. Мы знаем, что будет дальше. Поворачивается ключ в замке, и дверь в комнату распахивается.
На пороге появляется Мамаша, похожая на жирную повариху, которая отбирает овцу на заклание. Она, как всегда, хладнокровно оглядывает свое стадо, и ее изъеденное оспинами лицо не выражает никаких эмоций. Ее взгляд скользит по девушкам, а потом перескакивает к окну, где стою я.
— Ты, — говорит она по-русски. — Им хочется новенькую.
Я смотрю на девушек. Но вижу в их глазах лишь облегчение от того, что на этот раз не они выбраны жертвами.
— Чего ты ждешь? — спрашивает Мамаша.
У меня холодеют руки, и я чувствую, как к горлу подступает тошнота.
— Я… мне что-то нездоровится. И у меня там еще не зажили раны…
— Всего неделю здесь, и уже все болит? — Мамаша фыркает. — Ничего, привыкнешь.
Девушки смотрят в пол или на свои руки, но только не на меня. Они избегают моего взгляда. Только Алена глядит на меня, и в ее глазах я вижу жалость.
Я робко плетусь следом за Мамашей. Я уже знаю, что сопротивление наказуемо, а у меня еще не зажили синяки с прошлого раза, когда я пыталась дать отпор. Мамаша указывает мне на комнату в дальнем конце коридора.
— Там на кровати платье. Надень его.
Я захожу в комнату, и Мамаша закрывает за мной дверь. Окно выходит прямо во двор, где стоит голубая машина. На этом окне тоже решетки. Я смотрю на широкую медную кровать и вижу перед собой не предмет мебели, а приспособление для пыток. Я беру платье. Оно белое, как будто кукольное, с кружевной оборкой. Я сразу понимаю, что это значит, и тошнота усиливается от страха. Когда тебя просят играть ребенка, предупреждала меня Алена, это значит, что от тебя ждут испуга. Им нужно, чтобы ты кричала. А лучше всего, если ты будешь истекать кровью.