Смертницы
Шрифт:
«Возможно, он не ушел. Может быть, прислушивается».
Мы слышим звук удара и следом за ним вопль, который не заглушает даже закрытое окно. В этом вопле слышна такая мучительная боль, что меня бросает в пот и дрожь. Мужчина кричит по-английски:
— Где они? Их должно быть шесть! Шесть шлюх.
Они ищут пропавших.
Мамаша рыдает, умоляет его о пощаде. Она ведь и вправду не знает.
Еще удар.
Мне кажется, что крики Мамаши проникают прямо в мозг. Я затыкаю уши руками и прижимаюсь лицом к ледяной кровле. Я не могу это слушать, но у меня нет выбора. Похоже, этому не будет конца. Удары сменяются криками,
Когда крики наконец стихают, я уже не ощущаю рук, а зубы стучат от холода. Я поднимаю голову и чувствую ледяные слезы на щеках.
— Они уходят, — шепчет Алена.
До нас доносятся скрип входной двери и шаги на крыльце. С крыши нам видно, что они идут к машине. Теперь это не просто размытые силуэты; из окон дома льется свет, и мы видим, что это двое мужчин в темных одеждах. Один из них останавливается, и свет фонаря падает на его короткие светлые волосы. Он оборачивается к дому, и взгляд его скользит вверх, к крыше. У меня замирает сердце при мысли, что он видит нас. Но свет бьет ему в глаза, и мы остаемся в тени.
Они садятся в машину и уезжают.
Мы еще долго не двигаемся. Лунный свет льется с неба ледяным сиянием. Ночь такая тихая, что я слышу собственный пульс, слышу, как стучат мои зубы. Наконец Алена пошевелилась.
— Нет, — шепчу я. — Что, если они еще там? Что, если наблюдают?
— Мы не можем оставаться всю ночь на крыше. Окоченеем.
— Подожди еще немножко. Алена, пожалуйста!
Но она уже скользит вниз по крыше, подбираясь к чердачному окну. Мне страшно оставаться одной, и ничего не остается, кроме как следовать за ней. Когда я заползаю обратно на чердак, Алена уже спускается по веревочной лестнице.
Мне хочется крикнуть: «Пожалуйста, подожди меня!», но я боюсь нарушить тишину. Я тоже спускаюсь по лестнице и спешу за Аленой в коридор.
Она остановилась как вкопанная на лестничной площадке, уставившись вниз. Только оказавшись рядом с ней, я вижу причину ее ужаса.
На ступеньках лежит мертвая Катя. Ее кровь темным водопадом стекает вниз, и кажется, будто она ныряет в этот омут.
— Не заглядывай в спальню, — говорит Алена. — Они все мертвы. — Ее голос лишен всякого выражения. Не человеческий, а какой-то механический, холодный и чужой. Я не знаю такую Алену, и она пугает меня. Она спускается вниз по лестнице, обходя кровь, обходя безжизненное тело. Следуя за ней, я не могу оторвать взгляд от Кати. Я вижу, где, разорвав со спины футболку — ту самую, которую она всегда надевала на ночь, — в ее тело вошла пуля. На ней рисунок из желтых ромашек и надпись: «Будь счастлива». «Эх, Катя! — думаю я. — Ты уже никогда не будешь счастлива». Под лестницей, куда стекла кровь, я вижу отпечатки огромных подошв и кровавые следы, которые тянутся к входной двери.
Только тогда я замечаю, что дверь приоткрыта.
Первая мысль — бежать. Прочь из этого дома, бежать прямо в лес. Это наше спасение, наш шанс обрести свободу.
Но Алена не торопится. Вместо того чтобы бежать, она направляется в столовую.
— Куда ты? — шепчу я.
Она не отвечает, но идет дальше, на кухню.
— Алена! — канючу я, семеня за ней. — Бежим прямо сейчас, а то… — Я замираю в дверях и зажимаю рот рукой — мне кажется, что меня сейчас вырвет. Кровью забрызганы все стены, холодильник. Это кровь Мамаши. Она сидит за кухонным столом, и окровавленные обрубки ее рук вытянуты вперед. Ее глаза открыты, и мне почему-то кажется, что она может увидеть нас, но конечно же это не так.
Алена проходит мимо нее, через кухню, в дальнюю спальню.
Я так отчаянно хочу убежать, что готова бежать одна, без Алены. Пусть остается здесь, повинуясь своей непонятной безумной идее. Но она идет вперед так решительно, что я невольно плетусь следом в спальню Мамаши, которая прежде всегда была закрыта.
Я впервые в этой комнате и с изумлением смотрю на огромную постель с атласными простынями, на комод, застланный кружевной салфеткой, на выложенные рядком серебряные расчески. Алена направляется прямиком к комоду, открывает ящики и роется в них.
— Что ты ищешь? — спрашиваю я.
— Нам нужны деньги. Иначе мы не выживем. Она должна хранить их где-то здесь. — Алена достает из ящика шерстяную шляпу и швыряет мне. — Держи. Тебе понадобятся теплые вещи.
Мне противно даже прикасаться к шляпе, поскольку она принадлежала Мамаше и я вижу ее мерзкие волосы, прилипшие к шерсти.
Алена подходит к тумбочке, открывает ящик и достает оттуда сотовый телефон и небольшую сумму наличными.
— Это наверняка не все, — говорит она. — Должно быть больше.
Единственное, чего я хочу, — бежать, но я понимаю, что Алена права: деньги нам нужны. Я подхожу к шкафу, дверцы которого открыты; убийцы обыскивали его и сбросили несколько вешалок на пол. Но они искали беглянок, а не деньги, и не тронули верхнюю полку. Я вытаскиваю обувную коробку, и оттуда сыплются старые фотографии. Я гляжу на московские пейзажи, улыбающиеся лица и молодую женщину с удивительно знакомыми глазами. И думаю: даже Мамаша когда-то была молодой. Вот доказательство.
Я достаю с полки огромную сумку. В ней тяжелый мешок с драгоценностями, видеокассета, десяток паспортов. И деньги. Толстая пачка долларов, перетянутая резинкой.
— Алена! Я нашла их.
Она подходит ко мне и заглядывает в сумку.
— Бери все, — командует она. — Потом посмотрим, что в этой сумке. — Она кидает сверху сотовый телефон. Потом хватает из шкафа свитер и сует его мне.
Я не хочу надевать Мамашины вещи; они хранят ее запах, запах кислых дрожжей. Но все равно надеваю, превозмогая отвращение. Водолазку, свитер, шарф — все поверх блузки. Мы одеваемся быстро и молча, натягивая на себя одежду женщины, труп которой находится в соседней комнате.
На пороге мы останавливаемся в нерешительности, смотрим на лес. Нет ли там засады? Не поджидают ли нас убийцы на дороге, зная, что рано или поздно мы объявимся?
— Не туда, — решает Алена, словно читая мои мысли. — Только не на дорогу.
Мы выскакиваем из дома, огибаем его и ныряем в лес.
18
Габриэль рванул в толпу репортеров, не отводя взгляда от блондинки с идеальной укладкой, которая стояла в свете прожекторов в нескольких метрах от него. Подойдя ближе, он увидел, что Зоя Фосси вещает что-то в камеру. Заметив Дина, она замерла, прижав микрофон к онемевшим губам.