Смертный приговор
Шрифт:
И на этом разговор об Алескере-муэллиме в райкоме закончился раз и навсегда. И для Афлатуна-муэллима было подарком, свалившимся с неба, когда при помощи Алескера-муэллима его самого назначили директором школы. "Афлатун-муэллим уже зрелый товарищ! Его надо выдвигать. Он - представитель трудящегося слоя! Доверьте ему отдельную школу!" - так говорил начальству Алескер-муэллим. А что ему было делать, провались эта эпоха... Да, он себя избавлял, но других подставлял.
Новое назначение было по душе и Джумшудлу, потому что его жизненный опыт и инстинкт, ставший в последние годы чувствительным, как голый провод под током, подсказывали этому полному низенькому человеку с узкими черными усами под носом, всегда носившему сталинскую форму: держись подальше от той школы, где директором Алескер-муэллим, мало ли что, и так может повернуться, и этак...
Теперь
Правда, новый учитель физкультуры Хыдыр-муэллим время от времени заговаривал на политические темы, но Алескер-муэллим понемногу влиял и на Хыдыра-муэллима, привлекал его к себе поближе. И даже сегодня пригласил Хыдыра-муэллима на день рождения Арзу.
Словом, дела мира, кажется, понемногу успокаивались. Во всяком случае, страшный, непонятный, пугающий ураган 37-го и 38-го годов, кажется, уходил в прошлое. Н. И. Ежов был снят с работы. Вышло постановление ЦК ВКП(б) и Совета Народных Комиссаров СССР от 18 ноября, в нем указывалось на допущенные во время следствия незаконные действия, подобные действия категорически запрещались. Жители Баку называли постановление "Сталинским указом", по их мнению, товарищ Сталин велел принять этот указ, потому что сопереживал им, защищал невинных людей. Теперь Л. П. Берия был назначен Народным комиссаром внутренних дел СССР, а Л. П. Берия был близким соратником товарища Сталина, его доверенным, да к тому же Л. П. Берия работал в Баку, знал Азербайджан. В последнее время повысилось уважение к беспартийным, беспартийных теперь выдвигали. Словом, кажется, показался лучик света (только бы не ошибиться!), и в этот зимний день чистейшая белизна окутавшего все вокруг снега как будто свидетельствовала, что мир действительно исправится.
Арзу исполнилось десять лет. Она училась во вторую смену и еще не вернулась с уроков. Алескер-муэллим резал отварных кур, раскладывал по тарелкам, Фируза-ханум аккуратно выкладывала в блюдечки орехи, сушеные абрикосы, месяц назад привезенные родственником из Ордубада.
– Ребенок хорошо одет? На улице очень холодно...
Фируза-ханум сказала:
– Очень хорошо, не беспокойся...
– и спросила: - Хосров-муэллим с женой придет?
– Наверное, с женой. Я сказал, чтобы приходили вместе.
– Ты не видел его жену?
– Нет, где ж я ее увижу?...
Фируза-ханум покачала головой, улыбнулась:
– Хороший человек Хосров-муэллим... Пусть живет он долго! У него характер как у моего отца: не спросишь - сам не заговорит. Хорошо, что он женился, поживет по-человечески!... Разве не так?...
– Хорошо, если бы так! Кроткий он человек...
Хосров-муэллим был ровесником века, ему было ровно тридцать девять лет, но кожа под глазами этого высокого худого человека была в сетке глубоких морщин, волосы на голове, на груди, даже на руках поседели. У него был острый костистый длинный нос и острый кадык на тонкой шее, в точности похожий на нос, и каждый раз, когда Хосров-муэллим глотал, острый кадык поднимался и опускался, и казалось, Хосров-муэллим страдает. Вообще во взгляде Хосрова-муэллима, в его движениях, даже в улыбке (все-таки хоть раз-то в месяц он улыбался... ну, раз в год...) - даже в его улыбке была какая-то мука, была боль. Говорили, что когда-то с Хосровом-муэллимом произошло жуткое несчастье, какое-то бедствие. Причем не политическое, а стихийное. Звучало это в теперешнее время, конечно, несколько странно, потому что люди стали отвыкать от их стихийных бедствий. Говорили, будто вся его семья погибла... Алескер-муэллим ничего точно не знал, потому что Хосров-муэллим не говорил об этом ни слова, а Алескер-муэллим, ясное дело, не спрашивал: если на сердце у человека горе, какой смысл напоминать о нем? Алескер-муэллим считал, что ни у кого нет права лезть другому в душу, потому что душа принадлежит только своему хозяину, хочет - сама раскрывается перед другими, не хочет - кончено, все, не надо пытаться влезть в нее.
Хосров-муэллим был совсем неразговорчивым человеком. Семь лет как он преподавал русский
Афлатун-муэллим чернил Хосрова-муэллима. Два или три раза собирался обсуждать его на партийном собрании. Но Алескер-муэллим и это предотвратил: "Афлатун-муэллим, - говорил он, - какой из этого бедняги враг? Не видишь, какой он несчастный, весь в горе погружен?" - "Так в том и дело, Алескер-муэллим, о чем он горюет, а? О чем? Почему свою личную, как это называется, ну это, печаль ставит выше общественной работы? Мы построили такую счастливую жизнь, переживаем торжество социализма, живем в одно время с товарищем Сталиным, дышим тем же, как это называется, ну это, воздухом, что и он, а этот, как это называется, ну это, горюет!... Может, он как раз горюет из-за торжества социализма, а?!" - "Нет, нет, это не так, Афлатун-муэллим, ты ведь прекрасный знаток человеческой психологии, ты знаешь, что у каждого свой характер, ну а этот - вот такой, да..." Афлатун-муэллим не хотел отступать: "Поверьте мне, Алескер-муэллим, - говорил он.
– Это тайный, как это называется, ну это, троцкист или же, как это называется, ну это, зиновьевец! По глазам вижу!" Но Алескер-муэллим, тихо, сдержанно, но твердо навязывая Афлатуну-муэллиму гуманизм, рассеивал черные тучи над головой Хосрова-муэллима.
Однажды Афлатун-муэллим торопливо проскользнул в директорский кабинет Алескера-муэллима: - "Ты знаешь, Алескер-муэллим, что произошло?" Алескер-муэллим, не ожидая от этого человека никакой доброй вести, с беспокойством спросил: "Что произошло, Афлатун-муэллим?" Афлатун-муэллим, торопясь и потому еще больше путаясь в словах, сказал: "Там газета есть, э, как это называется, ну это, да, "Азербайджан пионери", ее, который там работает, как говорят, это, как это называется, ну это, да, корреспондент пришел, и Хосров-муэллим, как это называется, ну это, нашу школу хвалил!"
Алескер-муэллим удивленно спросил: "Хвалил, говоришь?" "Ну да, хвалил, как это называется, ну это, очень хвалил!"
Алескер-муэллим сказал: "Ну и прекрасно, большое ему спасибо..."
Как всегда в таких случаях, Афлатун-муэллим подумал: да-да, точно, настоящий враг народа - это сам Алескер-муэллим, но... говорят, он с Самим другом детства был, земляки... Как будто Афлатун-муэллим был заядлый рыболов, а Алескер-муэллим - прекрасная, большая, толстая рыбина, и рыбак был лишен счастья подцепить на крючок эту крупную рыбу, вытащить ее из воды, дни и ночи отыскивал рыбак мелкую рыбешку, но и она в руки не давалась... "Вы говорите, как это называется, ну это, хорошо он сделал, Хосров-муэллим, что похвалил нашу школу? Может, он хотел, как это называется, ну это, усыпить нашу политическую бдительность, а? Я знаю, что это, как это называется, ну это, вражеская уловка!..." Даже Алескер-муэллим, ожидавший от эпохи всего, был поражен словами Афлатуна-муэллима, суждением, логикой Афлатуна-муэллима...
Хосров-муэллим жил один. Он был точный человек, вовремя приходил в школу, вовремя уходил из школы, у него не было ни друзей, ни близких знакомых, и в школе он ни с кем не сближался, рубашка, носки у него всегда были чистые, наверное, сам стирал, и костюм, хоть и старый, был в полном порядке, пуговицы пришиты, брюки поглажены, черные туфли зимой и летом вычищены, каблуки не стерты.
Хосров-муэллим, на взгляд Алескера-муэллима, был пожелтевший, увядший, засыхающий стебелек на длинной ножке, в стебельке не было намека на жизнь, и оставалось совсем немного, чтобы он, оборвавшись, смешался с землей... Но два месяца назад стебелек вдруг снова начал зеленеть, Хосров-муэллим на глазах изменился, будто высохший стебелек напитался водой из земли. Морщины начали понемногу разглаживаться... И однажды самая неожиданная весть на свете порадовала Алескера-муэллима: Хосров-муэллим женился.