Смоленский поход
Шрифт:
— Если вы сдадите мне крепость я приму всех желающих на службу. Я умею ценить хороших военных и плачу им достойное жалованье. Впрочем, полагаю вам это известно от вашего родственника. Если же кто-то не захочет служить мне, я не стану его удерживать. Отсюда не так уж далеко до шведских владений, а мой брат Густав Адольф всегда нуждается в храбрых солдатах. Однако в последнее время они идут от него, ко мне.
В тот день я, как обычно, поднялся рано и, решив еще до завтрака прогуляться, велел приготовить лошадей. Через несколько минут конюхи подвели верного Волчка, и я вскочил в седло. Рядом тут
— Доброе утро, ваше величество, — поприветствовали они меня хором.
— Благослови вас бог, добрые женщины, — благодушно отозвался я.
— Хорошо ли вам служит малышка Лизхен? — громко поинтересовалась одна из них, ощерив в улыбке щербатый рот.
— Не жалуюсь красавица, а тебе что за печаль?
— Ну, мало ли, вдруг она по малолетству не справляется с таким бравым молодым господином, так мы могли бы помочь ей, — почти выкрикнула она, вызвав бурный смех у своих товарок.
— О, нет, добрая женщина, я всем доволен.
Сказать по правде, мне не слишком понравилась ее фамильярность, но проявлять недовольство маркитантками последнее дело, к тому же мне не хотелось портить себе утро.
— Не сердитесь на Клару, ваше величество, — оттолкнула ее одна из подруг, — все знают, что она дура и что язык у нее без костей.
— Я вовсе не сержусь, ты что-то хотела спросить?
— Да, хотела, вы верно не помните меня…
— Отчего же, ты Грета, подруга капрала Шмульке.
— О, ваше величество меня помнит! Все верно я — Грета, только я не подруга Шмульке, а жена и мне немного не по себе, особенно после того как пропала Анна. Если уж вы не питаете к нам вражды, так может, отпустите нас в крепость. Вы уж простите, если я что-то не так сказала, просто мы помним вас еще простым рейтаром…
— Все нормально Грета, что поделаешь, рейтар это навсегда. Я думаю, ты скоро увидишь своего мужа. Передавай ему привет от меня. Он был для меня хорошим наставником и я ему очень благодарен за науку.
— Благослови вас бог, ваше величество!
Едва мы отъехали от женщин, Кароль повернулся ко мне и спросил.
— Я вижу вы в добром расположении духа, мой кайзер?
— Да, дружище, а почему ты спрашиваешь?
— Я давно не видел вас таким. Пожалуй, с тех пор, как мы были в Швеции.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы веселы и приветливы, улыбаетесь и шутите со всеми, как в те далекие времена. В последнее время вы мало походили на того принца к которому мы нанялись в Дарлове. И теперь я очень рад, что он вернулся. Неужели эта девочка вернула вам душевное равновесие? Если так, то нас привела сюда счастливая звезда.
— Не знаю, Кароль, скорее душевное равновесие мне вернуло мое седло и возможность не слезать с него сутками. Мне ужасно осточертел дворец и надутые боярские физиономии. Здесь в походе, слава богу, все по-другому. Впереди враг, рядом друзья и мы, вне всякого сомнения, победим. Хотя, наверное, ты тоже прав, эта юная маркитантка действительно прелесть, и если по утрам мне хочется скакать на коне в бой, то вечером я с удовольствием возвращаюсь в свой шатер.
— Она
— О чем ты дружище?
— О вашем почетном телохранителе — рынде. Никак не привыкну к здешним чинам.
— Ты о Романове?
— Да, мой кайзер, этот мальчишка смотрит на нее точно так же, как мой несчастный брат смотрел на ту проклятую полячку.
Хм, но юная пана была дочерью воеводы, а Лизхен просто маркитантка…
— Господи, ваше величество, да этому парню нет еще и семнадцати. Кто в таком возрасте думает о таких вещах!
— Это да, но и чувства у таких молодых людей не долговечны, к тому же юный Романов ужасно влюбчив. Похоже, строгость матери сыграла с Мишей злую шутку. Стоит ему увидеть новую женщину, хоть немного не похожую на окружавших его монахинь и боярынь, и он сразу сражен наповал. Впрочем, возможно, ты прав. Как доберемся до Смоленска, я найду этому мальчишке другую службу. К примеру, пошлю в Москву сообщить о наших победах. Солдат из него, скажем прямо, так себе, а гонец получится не хуже иных. Что-то еще?
— Да, мой кайзер, у нас совершенно нет денег.
— Я знаю, поэтому надо как можно быстрее закончить с этой крепостью и идти на соединение к Черкасскому. В его обозе не только порох и осадные пушки…
— Государь, — привлек мое внимание Михальский, — мне кажется, что в Белой что-то происходит.
Действительно, на бревенчатой стене стояло несколько человек, один из которых определенно подавал нам знаки. Взявшись за подзорную трубу, я попытался разглядеть происходящее, но без успеха. Просто диву даюсь, что могли рассмотреть эти два обалдуя. Между тем убедившись, что мы обратили на него внимание, подававший знаки вдруг взялся за лук и выстрелил в нашу сторону. Стрела, разумеется, не долетела и половины расстояния, но один из казаков повинуясь приказу Корнилия поскакал чтобы ее забрать. Через несколько минут у меня в руках было таинственное послание, обернутое вокруг стрелы. Памятуя о печальной судьбе монаха читавшего письмо Марины, я взялся за него в перчатках. Текст гласил: — «Сегодня ночью будьте готовы».
— Похоже, это Лермонт, — задумчиво проговорил я.
— Вы узнаете его руку? — заинтересовано спросил Михальский.
— Да откуда, говоря по совести, я не знаю даже, умеет ли он писать. Однако посмотри, как написаны эти буквы. Немцы пишут иначе, у нас в ходу готический шрифт, а это написание мне кажется, называется гэльским.
— Не могу сказать, ваше величество, но в гарнизоне Белой чертова прорва шотладндцев и ирландцев и один бог знает, как они пишут эти проклятые буквы.
— Ты прав, но нас ведь просят только быть наготове, не так ли? Так давай будем, тем более что мы и так это делаем.
Вернувшись в лагерь, мы застали весьма интересную картину. Площадка перед царским шатром представляла собой сущий бедлам. Столы и стулья раскиданы, навес держался на одной подпорке, а мои бравые рынды и верные слуги стояли друг против друга с оружием в руках готовые немедля пустить его в ход. Между ними метался как раненый тигр мой постельничий Матвей Шемякин, очевидно пытаясь предотвратить кровопролитие.
— Что за бардак! — крикнул я, подъезжая, — всех на кол посажу, если не прекратите!