Смоленский поход
Шрифт:
Увы, внушение получалось плохо. Ужасно хотелось засмеяться над сконфузившимися мальчишками и, похоже, все кроме моего рынды это чувствовали.
— Нет, ну ладно бы там показали сало или колбасу… — продолжал я, уже откровенно ерничая.
— Не дай бог так оголодать, — фыркнул от смеха Корнилий, и мы все, включая Панина, заржали как стоялые жеребцы.
— Тише вы, дайне мутер, а то в крепости услышат, — махнул я рукой, — а ты куда уставился?
Михальский к которому относились последние слова, отставил отобранную у «наблюдателей» трубу и задумчиво проговорил.
— Там их довольно много.
— Тебе то что, ты
— И они не местные жительницы, — продолжал он не обращая внимания на мои подначки.
— А кто же?
— Я полагаю — маркитантки.
— И что с того?
— Они могут многое знать. Все наши уже собрались и можно наступать, хорошо бы не дать им уйти. Вот что Феденька, ну-ка скидывай свой доспех — пойдешь рыбу ловить.
— Зачем?
— Много будешь знать, скоро состаришься.
Через несколько минут Федька с Мишкой, раздетые до рубах и босиком, шагали к речке с удилищами в руках. Расположившись неподалеку от стирающих маркитанток, они стали усиленно делать вид, что рыбачат и не обращают на женщин ни малейшего внимания. Те, в свою очередь тоже не сильно ими заинтересовались, но купание прекратили. Тем временем по дороге к крепости проскакала казачья полусотня. Подъехав к закрытым воротам, ее командир стал выкликать старшего, дескать, привез некое послание. Пока посылали за старшим, на дороге показались еще казаки и в крепости поднялся переполох. Женщины увидев, что творится неладное, собрались было уходить, но Панин с Романовым показали им спрятанные до поры пистолеты и знаками приказали оставаться на месте. Войска по дороге двигались уже сплошным потоком, а толкущиеся перед воротами казаки, как оказалось, прикрепили к воротам небольшой бочонок с порохом и, подпалив фитиль, бросились в разные стороны. Прогремевший взрыв повредил ворота, заставив покоситься одну из створок, но в целом большого вреда не нанес, а осажденные открыли частый огонь по удирающим со всех ног казакам.
Все прибывающие ратники держась вне действия крепостных пушек, окружали крепость со всех сторон, демонстрируя готовность к штурму, а осажденные высыпав на стены показывали что так просто на фасы крепости не взойти.
— Государь, ворота были закрыты, нам не удалось их подорвать, — доложил мне Михальский, изображавший казачьего сотника.
— Этого следовало ожидать, ничего страшного. Судя по донесению лазутчиков, крепость не готова к долгой обороне.
— Может, все же следовало начать приступ ночью?
— Так и сделаем, пусть часть наших людей держит их в напряжении, а прочие отдыхают. У них не так много солдат в гарнизоне, так что когда они утомятся, сменить их будет некому. Пойдем посмотрим, кого там захватили наши герои.
Михальский не ошибся, женщины стиравшие белье действительно были маркитантками. Сбившись в кучу они настороженно смотрели на нас, не смея впрочем, сопротивляться. Судя по внешнему виду дамы были тертые и битые и перспектива их хотя и не радовала, но и не слишком пугала. Мое появление немного оживило их взгляды. Дело в том что в походе я по привычке одеваюсь как рейтарский офицер, лишь при необходимости меняя камзол на венгерку и одевая шапку с меховой оторочкой вместо широкополой шляпы. А уж в бою, когда на мне трехчетвертной доспех и вовсе ничем не отличаюсь от других наемников.
— Здравствуйте милые женщины, — поприветствовал я их по-немецки, — славная нынче погодка! Боюсь
— Кто вы, добрый господин? — робко спросила одна из полковых дам.
— О, красавица, я просто бедный странник, оказавшийся один на длинном пути.
— Будь я проклята, но это же красавчик Ганс! — вдруг воскликнула одна из женщин старавшаяся до сих пор держаться за спинами своих товарок.
Я с недоумением посмотрел на довольно статную маркитантку с неожиданно приятным лицом и в моей памяти мелькнули как зарница, воспоминания о славном городе Познани, где я видел это лицо в последний раз.
— Анхен?
— А я думала Ганс, что ты стал таким важным господином, что не помнишь теперь старых друзей.
— Ну что ты милая, не было ни единого дня и уж тем более ночи чтобы я не вспоминал тебя. Но что ты тут делаешь?
— Ты не забыл Ганс, я ведь маркитантка. Там где наш эскадрон, там и я.
— Наш эскадрон стоит в Белой, как это возможно?
— Ну, эскадрон-то теперь не твой, ты ведь сбежал из него, забыл? А, мы здесь, потому что пан Остророг передал его своему новому зятю, а его назначили комендантом этой крепости.
— Новому зятю?
— Ну да, мужу пани Марыси, ты должен ее помнить.
— Так комендантом этой крепости стал мой старый добрый знакомый пан Одзиевский?
— Нет, пан Мариан, помер еще прошлым летом в Смоленске. Я уж не знаю почему, но говорят, его старое сердце не выдержало преследовавших его неприятностей, и он скончался от удара. И пани Марыся, не будь дурой, тут же выскочила за молодого и красивого пана Храповицкого. А вот его и назначили здешним комендантом.
— Чудны дела твои господи! Он здесь с женой?
— Нет, пани Марыся сейчас в Смоленске.
— Послушай, Анхен, но если наш эскадрон здесь, то нет ли с вами…
— Старого Фрица?
— Боже правый, он с вами?
— Ну, а где же ему быть. Когда вы с Мартином пропали его нашли чуть живого в одной деревне. Командир приказал позаботиться о нем, и мы его выходили.
— Вы?
— Ну да, мы, маркитантки. Разве ты забыл, кто вас лечит, если случится такая беда.
— Анна, если то что ты говоришь, правда, то я твой должник навеки. Чего ты хочешь за добрую весть?
— Ганс я не знаю, кто ты теперь, но раз уж ты так говоришь, то у меня есть просьба. Мы женщины бывалые и знаем что происходит когда случаются такие дела, но у меня есть воспитанница. Ей всего четырнадцать лет и, если сможешь, спаси ее от своих солдат.
Проговорив это, Анна вытолкнула из-за спины худенькую девочку, в уродливом чепце испуганно смотрящую на меня. В тонких руках она судорожно сжимала большую корзину с только что постиранным бельем как будто от того удержит ли она ее зависела ее жизнь.
— Анна, даю тебе слово что ни с тобой, ни с твоей воспитанницей, ни с прочими маркитантками ничего не случится. Если вы выходили старика Фридриха, то за одно это я прикажу защищать вас будто вы не полковые дамы, а воспитанницы пансиона для благородных девиц.
— Ну, уж так-то стараться не надо, — вдруг вставила она из особенно потасканных «красавиц», — право, если в твоем полку мальчик, все так же хороши, то защищать надо будет не нас.
Ее слова были встречены громким хохотом всех присутствующих, включая меня и подъехавшего фон Гершова.