Смоленский поход
Шрифт:
— Так значит князь, о делах радеет, а до повеления царского ему и дела нет?
— Прости государь, — вступил в разговор Вельяминов, — но следовало ожидать, что взбрыкнут бояре. По древним обычаям ты сотника паче меры наградил.
— Вот же черт, как не поступи сейчас худо будет! И от слова отступиться нельзя и свару затевать не годится. Хотел же Пожарского большим воеводой поставить, а он как на грех занедужил…
— Нельзя было Пожарского государь, — покачал головой в ответ Вельяминов, — уж больно он родом мал перед
— Ладно, князь Черкасский свою судьбу сам выбрал, а делать сейчас чего?
— Государь, ты обещал Казарина сделать воеводой, так сделай. Чем Ржев для того Вязьмы хужее? Городок конечно поплоше, но и к Литве поближе, сюда охотников бархатные порты протирать куда как меньше будет. А князя Черкасского можно за поход так наградить, что и порухи чести не будет и он сам, да и любой другой боярин, трижды подумает, как такое допустить.
— Быть посему, — сказал я, немного подумав.
Слава создателю, разговор этот состоялся в узком кругу. Пушкарев и Вельяминов свои люди, а остальным знать про случившееся необязательно.
— А где царевич Арслан?
— Так с большим полком идет, — откликнулся тут же Анисим.
— Как это, Черкасский что совсем ума лишился?
— Не гневайся государь, — вступился за воеводу Вельяминов. — Тут князь Дмитрий Мамстрюкович прав. Касимовцы воины неплохие, но больно своенравные, против них опаску иметь надобно. Будут без пригляду — кинуться грабить, а как награбятся, так уйдут домой. Вот дойдем до Смоленска, тогда и напустим их на литву, а до той поры пусть при большом полку идут.
— Государь, а я тебе гостя привез, — попытался отвлечь меня Пушкарев, когда Казарин ушел принимать хозяйство и мы остались одни.
— Какого еще гостя? Анисим, как бог свят, если ты бабу притащил, я тебе не знаю что сделаю!
— Нет, государь, я же сказал гостя, а не гостью. Хотя если прикажешь, то могу и… ладно-ладно, не гневайся. Духовника я твоего привез, он вместе с большим полком шел.
— Мелентия? Ну-ка зови.
Иеромонах пришел почти сразу, как будто ждал неподалеку.
— Что отче, устал молиться в одиночестве и решил меня навестить?
— Что делать государь, хоть я и монах теперь, а в стороне от рати тяжело оставаться. Решил, может, я здесь пригожусь.
— А гимназию на кого оставил?
— Так ведь лето теперь, школяров пора на вакации отправлять, да их еще толком и не набрали. Вот осень придет, и наберем учеников, а пока Игнатий твой все к учению готовит.
— Чудны дела твои господи, ты иезуиту души школяров собираешься доверить? А нас с тобой не сожгут на пару, когда мы из похода вернемся?
— А кому ведомо что он иезуит? — не смущаясь, ответил Мелентий, — я ему велел в мирское переодеться, да книги готовить. Едва ты в поход ушел привезли в Москву вещи что воровские казаки у его
— Стало быть, не боишься иезуитов?
— Да что ты, государь, заладил иезуит, да иезуит! А где прикажешь учителей брать? Я сам на латыни только растолмачивать могу, да и то не шибко, а грамматики и вовсе не ведаю. Можно конечно греков позвать, но там на пятерых православных будет трое тайных католиков, а двое что останутся явных! А этот хоть сразу понятно кто такой и чего от него ждать. Ничто приглядим!
— А то, что он мой подданный, это он тебе рассказал?
— Ага, а что соврал?
— Да-нет, ну почти. Ладно, в моих землях в Мекленбурге есть город Росток, а в нем большой университет. Я через Рюмина, велел прислать ко мне учителей добрых, да учебников сколь потребно. Хватит на гимназию и на академию.
— Это еще зачем?
— Затем, что учиться надо. Среди священников, сам поди ведаешь, дай бог чтобы половина хоть худо читать могла. А уж в чем вера заключается внятно объяснить, разве один из десятка. И что хуже всего, иерархи церковные недалеко ушли. Вот и начнем учить, чтобы если не при детях моих, то уж при внуках такого не подобия точно не было.
— А священное писание тоже твои немцы толковать станут? — подозрительно спросил Мелентий
— Ну, уж на это, я полагаю, православных учителей сыщем.
— Греков позовешь, — вздохнул Иеромонах.
— Только учителями в академию. Такого чтобы епископскую кафедру дали пришлому греку, который все османские задницы перецеловал и всем римским патерам туфли, более не будет.
— Злой ты государь, — не то утвердительно, не то укоряюще сказал Мелентий.
— Был бы злой, кое-кто бы уже на колу сидел, — думая о своем отвечал я ему.
— А ты на Черкасского не серчай, а лучше сам прежде думай, перед тем как повелеть.
— Знаешь об сем деле? — вопросительно посмотрел я на него.
— Знаю, — вздохнул он, — только тут Черкасский прав. Не в том что он тебе перечил, а в том что все тайно сделал и сваре не дал подняться.
— А не ты ли, святой отец, давеча толковал о том что местничество много зла принесло и надобно его уничтожить?
— Говорил, и паки и паки говорить буду, что зло от этих порядков. Только сейчас не время их ломать. Надорвешься и дело не сделаешь, а сделать надобно много. Потому и приехал сюда, чтобы предостеречь тебя при случае.