Смоленское направление. Кн. 3
Шрифт:
— Да понял я, в залог сына берёшь. Думаешь, с серебром сбегу? Эх, ты…
— Ты меня на жалость не бери. Мне верный человек в Любеке нужен. Если не хочешь, откажись прямо сейчас. Неволить тебя не буду.
Немного подумав, Игорь махнул рукой.
— Согласен. Где наша не пропадала?
Обсудив дорогу до Любека, мы ударили по рукам. Утром, Игорь Васильевич, в новых синих штанах с красными лампасами, заправленных в высокие сапоги, белой рубахе навыпуск и накинутом на плечи военно-морском кителе, предварительно загрузив в фургон десяток больших ковров, несколько мешков с мукой и крупой, сухарей с полпуда, большой котелок,
К полудню, или чуть позже, Игнат привёз брата своей жены Соболька в Самолву.
— Свояк по Нарове семь раз ходил, — Сказал мне Игнат, — Надо его Лексей, с собой брать.
— Странно как-то, а почему семь, а не шесть или восемь?
— А потому, что купец на команде сэкономил, сам ладью повёл, вот на порогах и оставил её. Река-то с норовом. Свояк спасся и домой на своих двоих дошёл. Года три назад это было.
— Игнат, я согласен. Пусть Леонид Ильич, тьфу…, Соболёк с нами идёт. Оплата как лоцману, три монетки в день.
Обрадовавшийся, что его зачислили в команду, Соболёк сиял от счастья. Дело было в том, что у рыбака подрастали три дочери, одна из которых, по возрасту уже могла выйти замуж, да только скромный доход от ловли рыбы, не позволял накопить приличного приданого. Игнат об этой проблеме знал и когда рассказывал своей жене о том, что отправляется в поход, и сколько будут платить, получил наставление пристроить родственника.
Сентябрьским утром мы отчалили от пристани Самолвы. По моим подсчётам, за два-три дня мы должны были пересечь Чудское озеро, выйти к Нарове и шестьдесят восемь вёрст, семь из которых приходились на Омутские пороги преодолеть за четверо суток. Ещё сутки на то, чтобы перетащить кеч через водопад. Итого через восемь, максимум девять дней выйти в Финский залив. Дальше всё зависело от погодных условий. Ориентировочно, во второй половине сентября мы могли стать на якорь в устье реки Перона. Отряд Свиртила в это время просыпался недалеко от Пскова и готовился к новому изнурительному переходу.
Три дня отдыха настолько расслабили литвинов, что Свиртил даже подумывал о продлении выходных хотя бы до полудня. Рать полностью потеряла боеспособность из-за непомерного употребления вина. Где крепким словом, где кулаком, а иногда и холодной водицей, Свиртил сумел поднять, а вскоре построить своё войско. Пошатывающиеся меркурьевцы вскоре были раздеты догола и загнаны в речку, где просидели с полчаса, пока не пришли в норму.
— Мне за вас стыдно, — поучал Свиртил полусотню, прохаживаясь по берегу Самолвы, — Разве вы похожи на дуб, как я вас просил? Нет! Я вижу лишь жалкий кустарник, который сломает любая девка.
Пристыженные литвины вскоре повылазили из воды, переоделись и после завтрака уже выглядели молодцевато. Только теперь они походили
— Как окажетесь в Изменке, поверни на юго-запад. Сдаётся мне, шпионит там кто-то. Ну а дальше, по обстановке. Удачи.
На следующий день в Самолве из плена бежал Рихтер. Попавшие в рабство ливонцы работали на лесопилке. С утра и до ночи они таскали тяжёлые брёвна и складировали доски. По идее, сил у них должно было оставаться только для того, чтобы держать ложку в руках. Но побег имел место быть. Рихтер ушёл по воде, похитив рыбацкую лодку и прихватив с собой двух подельников. Трюггви организовал поиски, послал рыбаков к ливонскому берегу, прочесал побережье, и вечером лишь развёл руками, когда докладывал Штауфену о результатах.
— Что б этот Рихтер в болоте утоп! — Негодовал Гюнтер, — Остальных пленных, за то, что не отговорили от побега — пороть!
— Князь, порка ничего не даст, — возразил Трюггви, — может, казнить их?
— А работать, кто будет? Людей и так не хватает. Сделай, как я сказал: десять палок каждому и хлеба им больше не давать. Пусть одну рыбу жрут. Хотя, подожди. Эти четверо не побежали, а ведь могли?
— Да. Лодка, что ливонцы увели, могла вместить их всех, — немного подумав, Трюггви добавил, показывая рукой на запад, — Видимо, на той стороне их ничего хорошего не ждёт.
— Приведи их сюда. Мысль у меня одна появилась.
Вскоре четверо ливонцев были доставлены к Гюнтеру. Рабы выглядели подавленными и жались друг к дружке, боясь поднять голову, за исключением одного. Явно постарше остальных он заслонял своей спиной троицу и оказался как раз напротив Штауфена.
— Почему не побежали с остальными? — Спросил Гюнтер.
— Устал бегать, господин. Устал жить впроголодь, надоела такая жизнь. Сбежал бы я, а что дальше? Снова к епископу? Год пахать, сеять, растить хмель, а в итоге, у тебя всё забирают… нет, лучше я здесь сдохну.
— Умереть торопишься? — Не ожидавши такого ответа, поинтересовался Штауфен.
— Воля ваша, господин. Могу и умереть. Юнцов только пожалейте, это я им сказал на месте сидеть. Рихтер не рыцарь, он убийца. Если б они пошли с ним, точно б сгинули.
— Выходит, я тебя ещё и благодарить должен, что моё добро спас?
— Ничего Вы мне не должны. Это я Вам сорок марок должен. Даст бог, отработаю.
Гюнтер постоял с минуту, посмотрел на подвешенный к потолку фонарь, обошёл вокруг стола и уселся на стул.
— Значит, пахать и сеять. Это хорошо, этот год вы будете работать на лесопилке, а в мае месяце, на том берегу посеешь хмель и станешь его выращивать. Дом тебе построят, о податях у Захара расспросишь. Уводи их, Трюггви.
Свиртил, как и просил его Гюнтер, после переправы повернул на юго-запад, к селению Пылва. Следуя той же самой дорогой, по которой, совсем недавно вёл переселенцев Воинот. Отъехав от Изменки метров семьсот, от отряда отделился Витовт и поскакал через лужок, оставляя небольшое болотце, поросшее непролазным кустарником с правой стороны, по направлению к Дерпту. Спустя час он нагнал своих, привезя связанного мужичка на трофейной лошади.