Смотри на меня
Шрифт:
— И ты не пожалел?
Спрашиваю скорее из жеманства. Просто хочу ещё раз услышать подтверждение, что другая ему не нужна.
— Конфета, я тебя сейчас накажу за такие вопросы.
— Не пожалел? — повторяю вопрос и жду его взгляда.
Егор смотрит озабоченно, но потом его взгляд загорается.
— Мелкая провокаторша, — расплывается в улыбке.
— Ты обещал наказать, — говорю максимально серьёзно, но у самой уже снова дрожь внутри просыпается. Наверное, ненормально хотеть его так сильно
— Как раз собирался приступить.
Я уже вытягиваюсь, прикрыв глаза, в ожидании, что Егор сейчас накроет меня своим сильным телом. Но этого не происходит.
Приоткрываю глаза, чтобы понять почему, как встречаюсь с его потемневшим взглядом.
— Очень плохая девочка ты, Конфета. Сама напросилась.
А потом резко переворачивает меня на живот, подложив под бёдра подушку. Шлепок по заднице обжигает кожу и воспаляет желание. Я вскрикиваю от неожиданности.
Вертинский подтягивает меня за бёдра чуть выше, и одним толчком оказывается внутри. Сразу и полностью.
— О! — выдыхаю резко от ощущения наполненности.
Егор сжимает пальцами на затылке мои волосы и за два движения разгоняется на бешеную скорость.
Меня сначала шокирует такой напор, но уже спустя полминуты я ловлю его ритм и подстраиваюсь.
В таком жестковатом сексе есть своя прелесть. Когда контроль в его руках, а от меня ничего не зависит. Но вместе с тем безграничное доверие.
Смогла бы я так с Сергеем? Нет. Однозначно. Даже если бы Егор не вернулся за мной.
Потому что только с ним. Только он. Я не ошиблась тогда, попросив стать его моим первым.
Кончает он сильно сжав мои плечи, на последних самых глубоких толчках сталкивая в оргазм и меня, а потом обрушивается сверху.
— Интересно, нам когда-нибудь надоест? — спрашиваю, переводя дыхание.
— Не уверен, — усмехается Егор и скатывается с меня, придерживая презерватив. — Я буду трахать тебя каждый день, Конфета. Даже не надейся на передышку. Тебе эти два года отрабатывать и отрабатывать.
Теперь приходит мой черёд усмехнуться.
— Это кто ещё кому отрабатывать будет.
Егор всё-таки натягивает трусы, приоткрывает окно и закуривает. Я заматываюсь в простыню, иду на кухню и возвращаюсь с двумя кружками чая. Усаживаюсь на подоконник, а Егор становится рядом. Кладёт мне подбородок на макушку и обнимает. Просто смотрим в окно.
Весна уже вот-вот уступит место жаркому лету. Май — прекрасное время. Даже запах особый — майский.
Не знаю почему, но у меня всегда в голове откладывалось то, что происходило в конце весны, и всё это будто пахло маем.
Вот и сейчас — наш с Егором особый момент. Майский. Наполненный особым запахом. Знаю, что и он запомнится мне.
— Завтра поедешь со мной к отцу? — спрашивает Егор. — Он хочет познакомиться
— Неудобно, — смущаюсь. — Особенно после последней встречи, на которую я пришла… с другим.
— Ничего, Юль, папа в курсе нашей ситуации. Рано или поздно вам всё равно придётся общаться.
Пожимаю плечами. Он прав, что сказать.
— Кстати, — Вертинский берет одной рукой свой телефон со столика рядом, что начал вибрировать. — Твоя мать мне звонит.
Как бы я ни была обижена, понимаю, что рано или поздно нам придётся поговорить. Всем нам.
— Не бери трубку, не хочу с ней сейчас разговаривать, — сажусь на кровать и обхватываю коленки.
— Юль, всё равно придётся, — Егор садится рядом и обнимает меня за плечо.
Машу рукой, отдавая решение на его волю.
— Здравствуйте, тёть Оль, — Вертинский принимает вызов.
Он внимательно слушает, что говорит ему моя мама, не перебивает и ничего не отвечает. Я слов разобрать не могу, только слышу её голос.
— Заедем через час.
Вертинский отключается, а я поднимаю на него обескуражено глаза.
— Собирайся, твоя мама ждёт нас на ужин.
Смотрю на него с немым укором.
— И не смотри так, Конфета. Это надо решить.
— Они сделали мне больно, Егор. Причинили мне свою любовь, а я об этом не просила, — начинаю злиться. — Неужели ты готов их простить? А если бы мы не встретились снова?
— Юль, — снова обнимает за плечи и прижимает к себе, — встретились. Я бы всё равно больше не выдержал. А родители… они, как минимум, подарили миру тебя. Мы попробуем их простить, ок? Иначе, идти дальше свободно не получится.
Наверное, он прав, но мне ещё слишком больно от предательства близких мне людей. Я люблю родителей, но они переступили черту.
— Не знаю, Егор, смогу ли.
— Попробуем?
— Хорошо.
С ним я готова попробовать. Как минимум буду знать, что попыталась.
Мы собираемся и через сорок минут выезжаем. Я чувствую, что внутри меня собирается чёрная туча. Хуже бы не сделать. Но потом смотрю на Егора и мрак отступает, внутри проясняется.
Звонит в дверь тоже Вертинский, пока я мнусь за его спиной, натянув рукава толстовки и обхватив себя руками за плечи.
Дверь открывает отец, за ним появляется мама. Видно, что она очень волнуется, комкает в ладонях кухонное полотенце.
Родные лица. Сердце ускоряется, внутри меня борьба. Хочется и обнять, и разругаться в пух и прах.
— Здравствуй, Егор, — отец протягивает Вертинскому руку. — Привет, дочь.
— Добрый вечер, Николай Николаевич, — отвечает Егор спокойно, но довольно холодно.
И за это ему спасибо, что не делает вид, будто ничего не произошло. Потому что это не так. Они нам обоим причинили сильную боль.