Смотритель Пустоты. Голос из тьмы
Шрифт:
Ред взбесился:
– Да что вам надо?! – Почему все они лезут к нему в душу и в голову, когда там и без того бардак, боль и усталость?!
– Разбирайся с ней сам, если хочешь! – гаркнул Ред на гнома. Тот оскалился так ехидно, что Ред пожалел о сказанных словах еще до того, как Стенн открыл рот.
– Хочешь здесь только ты. Так что штаны ломит, разве нет?
Голос архонта в голове взгремел тем самым воплем, который мучал его весь день. Только теперь этот вопль походил на икоту, и командор с трудом осознал, что тварь, которую он слышит, смеется над ним.
Он размашисто зашагал прочь, потянув
Как же, будь оно все проклято, ломило голову!
Данан сидела у костра, подбрасывая в него маленькие огненные шарики – просто от нечего делать. Или чтобы занять руки. Диармайд обернулся к ней прямо с улицы, запоздало осознав, что Редгар проорался достаточно громко, чтобы чародейка могла понять, о чем они говорили. Хольфстенн наблюдал, как лейтенант что-то взвешивает в уме, словно бы ведет внутри себя оживленный разговор. Потом тот развернулся и уверенно подошел к женщине. Сел рядом и сдулся. И что он скажет?
– Всю жизнь я слушаю угрозы, что кто-то куда-то меня не пустит. Сперва домой, потом в цитадель, а теперь вон, даже в шатер, – усмехнулась она невесело.
– Да-ан, – протянул Диармайд, приобняв женщину за плечо.
Хольфстенн оглянулся на них коротко и плюхнулся на землю у входа. Любовный треугольник смотрителей – явный или еще нет – его явно не занимал, пока небо не грозило свалиться на землю.
– Я же не это имел в виду, – попытался объяснить Дей. То, что Данан не скидывала его руку, хотя была очевидно расстроена, обнадеживало, что не все плохо.
– Нормально. Я смирилась, что меня не ждет счастье в любви, еще когда отец отправлял меня в Цитадель с проклятьями на устах. – Она бросила в пламя еще один огонек. – Я обречена, Диармайд. – Бросила еще один. – Мы обречены. – И еще один. – Все обречены. – Швырнула последний, и от её раздражения пламя костра на мгновение выстрелило столбом.
Дей откинулся назад, подальше, одновременно борясь со смехом. Данан, выпустив пар, сама не сдержала усмешки.
– Ну, в целом, так и есть, но ведь можно попы…
– Я приняла решение, Диармайд. – Сказала Данан вполне серьезно, оглянувшись на лейтенанта. Страшно представить какое, подумал тот. – Если нам посчастливится выжить в Пагубе, я попрошу Реда, или тебя, если он погибнет, об изгнании из ордена.
– Что? – Дей вытянулся в лице.
– Я хочу вернуться в Цитадель Тайн. Еще раз увидеть Кианнон и Клейва. Послушать нудеж магистра Умеа и посмеяться над первогодками.
– Неужели ты любила издеваться над детьми? – в притворном ужасе спросил Дей. Подрагивавшие губы сводили его старания на нет.
– Разумеется, – с полной уверенностью ответила Данан. – Угрожала им Поющей Погибелью и загоняла на кухни, чтобы чистили по тридцать килограммов лука. И наслаждалась, – Данан не изменилась в лице, но Дей, представив, заржал от души. Трясущиеся плечи чародейки и ее выдавали с головой.
Редгар вернулся под свод, вновь сделав ситуацию неловкой. Он посмотрел на смотрителей с настолько зверским выражением лица, что Диармайд, почувствовав себя нашкодившим сопляком, быстро убрал руку.
– Рано рассчитывать, что мы сделаем, если выживем, – бросил он. – Мы даже из страны выбраться не мо…
– Живо! – шикнул Хольфстенн, обернувшись у входа. – Огонь!
Данан и сама бы не сказала потом, как поняла его, но костер погас, стоило ей взглянуть.
– Эй, – впервые за вечер подал голос Борво, занятый тем, что тянул, как мог, кусок солонины.
– Тихо, – приказал гном. – Вставайте.
Не совсем понимая, они начали медленно копошиться. Даже Редгар пока молчал, давая себе и остальным возможность прислушаться. В самом деле, понял он через несколько секунд. За их собственными разговорами, за воем беспокойных волков в лесу, за грохотом сердца в горле и в висках, и истошным воплем и скрежетанием в головах, они упустили голоса обычных людей. И, судя по всему, те подошли на огонь достаточно близко.
– Попробуем выйти, – шепнул Редгар. – За мной.
Он осторожно выбрался на улицу и сразу дал налево, вдоль скалистого уступа. Потом замер, глянул на гнома. В свете луны они выхватывали лишь общие очертания друг друга, но этого хватило, чтобы увидеть, как Хольфстенн кивнул: да, нужный перевал там.
Они пробирались, как мыши. Осторожно, все как один придерживаясь рукой за каменистую стену уступа. Голоса тоже двигались – в их направлении. Но вот диалог вели о сущей ерунде, как Ред ни вслушивался.
– Я же говорю ему, что он идиот! Потратить свою часть награды на свадьбу! – трещал один. – Ну скажи ему, Торвиш!
– Не слушай его, Косой, – отвечал, видимо, Торвиш. – Он же известный евнух.
– Пошел ты!
– Вы бы потише орали, – сказал третий. – Костер погас.
– Учуяли, значит. Ироды.
– Вас слышно за десять лиг.
– Тебя тоже.
По количеству голосов смотрители насчитали уже, по меньшей мере, пять человек. Едва ли их в самом деле так мало, но проверять ни Редгар, ни остальные не собирались. Судя по всему, эти пять или сколько бы их там ни было человек отлично знали местность, предположил Редгар, слушая болтовню: голоса приближались намного быстрее, чем шли сами смотрители и гном, опасавшиеся оскользнуться, подвернуть ногу или, свалившись, сломать шею. Это показалось командору скверным знаком, но он не стал говорить вслух: чтобы не шуметь и не пугать еще больше.
Через четверть часа смотрители и Хольфстенн уже знали, что невесту Косого звали Миклатой, она была третьей дочерью в семье и уже в девять лет так умела готовить баранину, что мать была счастлива, а старшая сестра, которой было четырнадцать, умирала от зависти, потому что парниша, сын соседа-скорняка, что безумно ей нравился, твердил, что его будущая жена непременно должна уметь тушить ягненка именно так, и божился дождаться девчонки холостым, сколько потребуется. А теперь Косой, которого на самом деле звали Олдером, добился её взаимности и согласия её отца, чем был страшно горд. Косым его звали не из-за глаз, а, судя по всему, что стрелок он был никудышный, и вообще, Редгар мог поклясться, что, слушая шутливую перепалку преследователей, узнал про пристрастия этого Косого и его семью больше, чем за все прожитые годы сумел разузнать или вспомнить о собственных.