Смута. Письма самозванки

Клевакин Владислав

– Какой лазутчик? – с акцентом спросила она. Обычно говорила Марина без польского акцента, но сейчас намеренно исковеркала произношение русских слов. Этим она надеялась вывести из равновесия такого всегда спокойного митрополита Филарета.

Филарет усмехнулся:

– Поймал, твоя правда, государь, да только не лазутчик это вовсе, а мальчонка.

Димитрий оскалился:

– А ну покажи.

Кочубейка от страха сильнее вжался в спину Филарета. Митрополит тихонько вывел мальчонку и поставил его перед собой, опустив ему свою широкую ладонь на

чело.

– Марыська! – внезапно вскрикнула царица, затем ее глаза закатились, а тело беззвучно повалилось на перильца трона.

– Царице дурно! – завизжали слуги.

Димитрий вскочил с трона. Марину уже вытащили из-за стола и уложили на лавку, обмахивая платком.

– Чего это с царицей, владыка? – непонимающе пробурчал Димитрий.

– Это у тебя спросить надо, – мрачно заявил Филарет. – Ты царь, тебе и знать положено.

Дмитрий встал из-за стола и обошел лавку, где слуги суетились над упавшей в обморок царицей.

– Что с ней?

Димитрий склонился над царицей. Губы Марины посинели, а дыхание стало прерывистым и хриплым.

– Не падучая хоть? – предположил царь.

Служанка отчаянно замотала головой.

– Царица переволновалась! – буркнула, обтирая ее лоб холодной тряпицей.

Попойка в царских хоромах тут же стихла. Поляки с угрюмыми и молчаливыми лицами вкладывали сабли в ножны и, напоследок приложившись к вину, тихо исчезали в дверном проеме. Остались лишь гетман Рожинский да казачий атаман Заруцкий.

Царица тихо открыла глаза.

– Осторожней, государыня.

Слуги тут же подхватили ее под руки, чтобы не дать оступиться. Марина сделала шаг вперед и протянула руки навстречу арапчонку.

– Куда же ты пропал? – запричитала она. На глазах царицы появились слезинки. – Марыська, – вновь прошептала Марина и, ухватив арапчонка за руки, притянула к себе.

Филарет, смутившись, сделал шаг назад.

– Так мальчонка это, государыня, – пробурчал он, – не девица.

Марина вновь злобно зыркнула на митрополита, да так, что тот от неожиданности сделал еще один шаг назад. Царевна продолжала тискать в своих объятиях арапчонка. Димитрий обошел их и сел на свое место. Такая радостная встреча разозлила его и вызвала ревность.

– Коли меня бы так царица русская любила, как своего шута, – проревел он, – так не только Москву, всю Русь бы к ее ногам положил.

Гетман Рожинский пребывал в смешанных чувствах. Он стоял в углу и тихо сопел, не решаясь ничего сказать, но Заруцкому и без его слов было все понятно. Царица нашла своего пропавшего шута. Не без помощи митрополита, конечно, но нашла. Возможно, это со временем растопит лед в отношениях Филарета и Марины, несмотря на то что она по-прежнему оставалась католичкой.

Димитрий еще раз приложился к вину. Его рассудок окончательно помутился, и в голове повис густой и непроглядный туман.

– Все вон отсюда! – истошно заорал царь. – Царица, останься со мной.

Марина махнула слугам рукой, и челядь увела с собой арапчонка в другую половину дома. Филарет, отвесив царю поклон и перекрестившись, вышел из царских покоев. За ним молчаливо проследовали князь-гетман и Заруцкий.

– Им нужно остаться наедине и решить свои проблемы, – прохрипел Рожинский. – Рано или поздно это должно было случиться.

Заруцкий ничего не ответил, а лишь уверенно зашагал в пустоту опустившейся ночи.

Марина медленно подошла к канделябру и зажгла свечи. Пламя вспыхнуло ярко, осветив почти пустые хоромы. Димитрий Иванович продолжал неподвижно сидеть на своем троне.

– Государь, я должна идти, – громко заявила царица так, чтобы Димитрий мог услышать ее слова.

Самозванец открыл глаза и медленно сполз с трона. Облокотившись на табурет, он тяжело встал и осмотрел свои хоромы. Полумрак от горящих свечей отбрасывал причудливые тени на фигуру царицы Марины, стоявшей у окна. Лики с иконостаса словно с укоризной взирали на мужчину и женщину, оказавшихся в этом месте не по своей воле.

– Где все? – прохрипел он заплетающимся языком.

– Все покинули нас до утра, – тихо объявила царица.

Внезапно на царя налетел какой-то приступ бешеной ревности. Димитрий подскочил к Марине и с силой сжал запястья ее рук.

– Ты должна стать моей! – захрипел царь, пытаясь разорвать на Марине платье. – Сейчас же. Я не могу ждать.

Марина шипела по-польски и пыталась скинуть с себя разнузданного и пьяного царя, но его лапы крепко вцепились в дорогую ткань ее платья, словно когти хищной птицы в беззащитного кролика. Они упали на кровать, где продолжали ворочаться, перемежая свою борьбу проклятиями и ругательствами, частью на русском, а частью на польском языке.

Стража ушами прильнула к доскам дверей, пытаясь понять, что происходит внутри.

– Дерутся панове! – криво усмехнулся один из казаков.

Наконец Марине удалась выскользнуть из-под царя.

– Станешь царем, – прохрипела она, – и только тогда я стану твоей.

Димитрий слез с кровати и бессильно опустился на пол. На его морщинистом лбу выступили капли пота. В руках царицы блеснул кинжал.

– Дайте еще вина! – проскулил царь. С уголка его губ стекла белая струйка пены.

– Заберите царя! – крикнула Марина слугам.

Димитрий захрипел и повалился на бок. Стража у дверей в покои царя удивленно подняла брови и непонимающе пожала плечами.

– Не убились они там? – спросил один из казаков своего товарища. – Глянь-ка, Никитка, что там у царя с царицей?

Никитка испуганно замотал головой и перекрестился.

– Сам глянь! – исподлобья буркнул он.

– Упаси меня Бог!

Глава лавры

Пушки не переставая били по крепостной стене лавры целую седмицу. Железные ядра вгрызались в монастырскую стену, словно топор в мягкую древесину. Красное крошево кирпичей летело вниз, на землю, оставляя после себя глубокие выбоины в стенах монастыря. Орудийная прислуга таскала между пушек пороховой заряд и ядра.