Смута. Письма самозванки
Шрифт:
Зырян смял в руках шапку и отвесил поклон.
– Давай свою руку, – произнесла Ксения, закатывая рукав Зыряна.
Шрам был глубокий, и хотя рана затянулась, сам шрам был бугристый, похожий на земляной вал, только кроваво-красного цвета. Ксения зачерпнула из глиняной миски черную липучую грязь и обмазала ею руку и плечо казака.
– Сразу не полегчает, если ноет, но воспаление снимет.
– Это откуда же такое волшебное снадобье, государыня? – поинтересовался Зырян.
– Остались еще на Руси места потаенные, – улыбнулась царевна. – Тебе знать ни к чему,
Зырян сквозь зубы улыбнулся. Чудесная мазь щипала, жгла и холодила не до конца зажившую рану.
– На заре выведут тебя из монастыря, – прошептала царевна. – Только ты, казак, поторапливайся. Тяжело у нас тут.
Зырян кивнул, соглашаясь с ней.
– Ходят слухи, – продолжила Годунова, – что к лагерю Сапеги присоединилось войско самозванца. На днях ляхи большой штурм устроят.
– Постараюсь, государыня, – пробурчал Зырян.
Он подхватил тонкие кисти рук царевны Ксении и приложился к ним горячими губами.
– Слава Богу, вы живы! – шептал Зырян, крепче сжимая ладони царевны.
– Ну, будет, казаче, слезы лить, – прошептала Ксения, проведя другой ладонью по кудрявым черным волосам казака. – Не обо мне сейчас нужно думать. Об отчизне.
Зырян молча кивнул.
– Все сделаю, матушка! – пробурчал он сквозь настигающий сон. Его голова внезапно упала на подушку.
– Ну и хорошо, казаче. Да хранит тебя Богородица, – прошептала Ксения, словно лебедь, выскальзывая из кельи.
Ночь рождала причудливые образы в голове беглого казака. Она то сливалась в непроглядную тьму, где звучали непонятные и страшные крики, то вырисовывала фигуры невиданных животных, которые рассеивались, словно туман, при явлении святых подвижников и распятого Христа.
Снилось ему, что ляхи готовили пушки к штурму. Кривоглазый поляк, ухватившись всеми руками за прибойник, заталкивал в жерло пороховой заряд и ехидно скалился. Из подкопа под Южной башней поляки волокли плетеные корзины с землей, углубляя и расширяя сам подкоп, куда вскорости они притащат мешки с порохом. Внезапно раздался мощный взрыв. Земля вздыбилась комьями и телами поляков, рывших подкоп.
Всюду раздавались стоны покалеченных, израненных ляхов. Затем все стихло.
– Казаче, просыпайся! – Стрелец Семен, которого он давеча отоварил камнем в шлем, упрямо тянул его за ворот кафтана.
– Просыпайся, казаче, – рявкнул он. – Пора уже. Скоро зорька. У ляхов смена караула. Так что успеем проскочить.
Зырян помотал головой.
Семен кивнул головой, подтвердив ранее сказанные им слова.
– Пора, казак. Пора.
Зырян натянул шапку и устремился вслед за стрельцом. В монастырском коридоре он в последний раз увидел Ксению Годунову, которая перематывала тряпицами раненых защитников лавры. Зырян остановился и поклонился:
– Спасибо за мазь, государыня.
Ксения на минуту отвела глаза от другого раненого и тихо прошептала:
– С Богом, казак.
Зырян отвернулся и широкими шагами стал мерить длинный коридор.
Во дворе его уже ждал стрелецкий наряд. Семен тайно сунул ему за пазуху ответное письмо Шуйскому.
– Не обессудь, казаче, коли что не так, – смущенно произнес стрелец. – Всякое бывает.
Семен протянул руку. Зырян крепко сжал ладонь стрельца и нырнул в потаенную дверь.
Казак гнал коня по запорошенному полю. Письмо от воеводы Долгорукого было надежно упрятано в кафтане.
«Отдам письмо, и службе конец, – мечтал лихой казак. – Заберу гроши, спрячу в надежном месте – и в лагерь к самозванцу, выручать Кочубейку».
Мысли казака летели галопом, как и его конь, которого ему загодя привязали в овраге у крепостной стены. Перед глазами Зыряна проплывала белая мгла, оседавшая на лице крупинками мокрого снега. Холодный ветер обдувал безбородое лицо, заставляя сильнее втягивать голову в воротник кафтана.
На пригорок позади него выскочили пять всадников на лошадях. Преследователи, немного потоптавшись на месте, рванули поводья коней. Над головой Зыряна просвистела стрела. Просвистела, словно баба в юбке на торжище, лихая и бесстыжая. Сердце дернулось, обдавая конечности холодом смерти. Зырян сильнее рванул поводья. Всадники, устремившиеся за ним, тоже не желали отставать.
До Москвы оставалось с десяток верст. Уже были слышны переливы колоколов в церквях и соборах Белого города, но это не останавливало его преследователей. Казак был им нужен.
Просвистела еще одна стрела, затем следующая. Всадники, обезумев от погони, стали пускать стрелы в казака на ходу, одну за другой. Их усилия увенчались успехом: одна из стрел вошла Зыряну прямо в бок, пробила кафтан, и ее острие предательски вылезло с другой стороны. Все рассыпалось – и снег, и поле, и лес неподалеку. Все превратилось в монотонный гул и стихло.
– Стаскивай его с коня! – пробурчал чей-то хриплый голос.
– Тащи сюда! – ответил другой.
– Берегись! – раздался чей-то крик.
Зазвенели сабли. Гулко ухнули выстрелы мушкетов. И вновь все стихло.
Велесов скит
– Знай богов своих, человече! – прозвучал по-отечески строгий голос.
Зырян открыл глаза. От маленькой печурки в углу дома несло теплом. Казак осмотрелся. Сруб был скидан наспех, из-под струганых бревен клочьями торчали куски зеленого мха. В красном углу стояла лишь одна маленькая иконка, у которой горела свеча. Рядом с кроватью из досок находился столик, на котором стояла глиняная тарелка точно с такой же росписью, как у Ксении Годуновой, когда она в лавре смазывала ему рану чудодейственной мазью.
«Откуда здесь тарелка Годуновой?» – мелькнула быстрая, словно лихая сабля, мысль.
Двери тихо скрипнули и затихли. Голосов за дверями Зырян не слышал, зато в его голове отчетливо звучал другой голос.
«Какие свои боги?»
Зырян с трудом поднял руку и перекрестился. Рука словно онемела, но прежней боли не было. Слегка задрав нательную рубаху, он попробовал ощупать ладонью ребра. Вроде все цело, кроме перевязанного чуть выше пупка туловища. Значит, его принесли сюда и перевязали. Но кто и что это за место? Сейчас он не находил ответа.