Смута
Шрифт:
От нечего делать Чернов забрел в собор. Он был так потрясен происходящим, что стоявший рядом с ним молодой человек рассмеялся, взглянув на его лицо.
— Ни в жизнь не поверил бы в такое, если бы сам не увидел, — сказал он. — Думаю, что это — апогей идиотизма. То, что наши руководители сплошь кретины и подлецы, меня это не удивляет. Но как может народ, переживший такую трагическую историю, мириться с этим, — этого я понять не могу. Не народ, а мразь сплошная. Я с таким народом не хочу иметь ничего общего, будь он проклят. Тьфу!
Окружающие зашикали на них. Какие-то молодые люди
— Вы, ребята, небось комсомольцы или даже члены партии, — сказал собеседник Чернова. — Кому и чему вы служите?! Отдаете ли вы отчет себе в том, что тут творится? Ладно, пошли в отделение! Сажайте нас за хулиганство. Только вот простят ли вам ваши потомки ваше участие в контрреволюции и разгроме страны?
Милиционеры сказали, что они и сами понимают, что творится что-то неладное. Но им приказано, и они подчиняются.
— Кому подчиняетесь? — не унимался собеседник Чернова. Кто вам приказал? А своя-то голова у вас есть на плечах?
Свернув за угол, так чтобы не видели попы (а не то донесут начальству, и потом беды не оберешься!), милиционеры отпустили Чернова и его собеседника. Последний назвался Сергеем Потаповым, бывшим комсомольским функционером, ныне безработным. Разговорились.
От эйфории к отчаянию
— Семьдесят с лишним лет боролись с религиозным мракобесием, беспримерную культурную революцию осуществили, образование всем дали, вели грандиозную просветительскую работу, и все впустую, — сказал Сергей. — В чем дело? Ты (Сергей по старой комсомольской привычке сразу стал обращаться к Юрию на ты) только посмотри! Вдруг обнаружилось, что массы остались такими же дремуче-темными, как в прошлые века. Мелют всякий вздор. Верят во всякую чепуху. Готовы бежать за всяким шарлатаном.
— Я в последнее время начал перечитывать с этой точки зрения все, что читал ранее, — ответил Юрий.
Массы всегда вели себя и ведут по одним и тем же законам поведения масс. И никакое образование их не переделает. К тому же, как я опять-таки недавно заметил, всякая культура и образованность в конечном счете вырождается в бескультурье и невежество, причем — высокоразвитое и претенциозное. Наше образование породило в итоге миллионы невежд, воображающих, будто они знают и понимают все.
— Ты прав. Я сейчас время от времени просматриваю то, что делала наша пропаганда. Я ведь был секретарем горкома комсомола по идеологии! Я в ужас прихожу от сознания, каким пустословием мы занимались. А ведь тогда это все казалось содержательным, значительным, важным. Знаешь, я в последнее время стал подозревать, что вся эта перестройка есть результат чудовищной глупости и безответственности нашего высшего руководства. Эти подлецы и кретины играют наверху в великую историю, борются за власть, думая, что она позволит им преобразовать жизнь по их произволу. Ничего не выйдет, если их даже наделить полномочиями Бога. В основах жизни лежат какие-то законы, которые не подчиняются никому. Их не в силах преодолеть никакая власть, никакие массы. Их надо принимать во внимание в своей
Самоубийство Макаровых
После провала путча и запрета КПСС в городе началась чистка увольнение с работы всех, заподозренных в сочувствии путчистам, и аресты тех, кого специальные комиссии сочли участниками подготовки путча в Партграде (ныне — в Царьграде). Газеты сообщали о многочисленных случаях самоубийства бывших работников партийного аппарата и КГБ, а так же идеологических работников — нераскаявшихся сталинистов и потенциальных путчистов, как их определила демократическая пресса.
Среди покончивших с собою было упомянуто имя бывшего преподавателя марксизма-ленинизма в университете профессора Макарова и его супруги. Прочитав это сообщение, Чернов немедленно направился к дому, где жили Макаровы. У дома стоял милиционер. Он сказал Чернову, что квартира Макаровых опечатана, что никаких похорон не будет, что мэр (милиционер сказал мера) города приказала всех путчистов, покончивших с собой, сжечь, а прах выбросить на помойку.
Макаров был прав, подумал Чернов. На смену коммунизма в России может придти только еще худший режим. Этих гадов вроде Маоцзедуньки надо убивать. Убивать любыми доступными средствами! Убить хотя бы одну эту гадину, и жизнь будет оправдана!
На другой день Чернов получил письмо от Макарова. В нем было написано следующее: Вас, быть может, это удивит, но Вы оказались для меня в конце моей жизни самым близким человеком, не считая моей жены. Я желаю Вам найти верный путь в этой чудовищной смуте. Какой — я не знаю сам. Я остался верен своим идеалам. Наш коммунизм разгромлен превосходящими силами внешних врагов и внутренних предателей. Коммунистический эксперимент не провалился. Наоборот, он оказался успешным и потому породил такую злобу у врагов. Пройдут века, и человечество оценит наш эксперимент как величайшую попытку отстоять свой оригинальный путь эволюции и спасти человечество от гибели, которую ему несет Запад. Но сейчас жизнь для меня стала невыносимой. Искренне и навечно Ваш, Макаров. 30 августа 1991 г.
Оставь надежду
В пешеходной зоне Чернов встретил Лаптева. Тот явно сдал, зарос, обносился. Он брел, игнорируя толпу, которая тоже была к нему равнодушна: такого вида существа стали обычным явлением в городе. Лаптев пригласил Чернова в частную Чайную.
— Расходы беру на себя, — сказал он. — Я начал лечить одного новоиспеченного миллионера от импотенции. Денег — куры не клюют. Баб — отбою нет. А вот силенок не хватает. Наслышался от кого-то, будто я необыкновенную сексуальную мощь в человеке любого возраста пробудить могу. Обещает миллион, если смогу это сделать для него. А пока в качестве аванса выдал сумму, на приличный обед в ресторане не хватит. Все люди, становясь богатыми, превращаются в жмотов.