Снега, снега
Шрифт:
– Восьмой уровень позволяет – прошедшему его – жить в крупных городах этого Мира, – заважничал Варвар. – И даже в столичном Риме. Просекаешь, дурилка картонная?
– Просекаю.
– Игра стоит свеч?
– Стоит. Чего, уж, там.
– Будешь вести себя прилично?
– Вы меня держите за последнего дурака? – презрительно поморщился Лёха. – Ситуация прозрачная – до полной невозможности.
– Поясни, браток. Будь так добр, – хищно оскалился Баклажан. – Про прозрачность невозможную.
– Да, пожалуйста… Какой смысл дёргаться – до падения астероида? Правильно, абсолютно никакого. Вот, дождёмся, сориентируемся. Тогда и определимся с телодвижениями… А, вдруг, астероид грохнется прямо на ваш хвалёный Рим? Вдруг, после его падения начнутся всякие природные катаклизмы?
– Какие, например?
– Извержения вулканов, цунами, торнадо, землетрясения, Ледниковый период, очередной Всемирный потоп… Продолжить перечень?
– Тьфу-тьфу-тьфу! – принялся отчаянно плеваться через левое плечо Баклажан. – Сглазишь ещё, не дай Бог. Сука белобрысая и говорливая…
– Значит, окончательно договорились? – резюмировал Варвар. – До падения астероида – никаких фокусов?
– Договорились. Обойдусь без фокусов. Если, конечно, не возникнет разных обстоятельств.
– Каких ещё обстоятельств?
– Форс-мажорных и пиковых, ясная табачная лавочка… Тьфу-тьфу-тьфу!
– Ещё одно.
– Слушаю.
– Я – отныне и надолго – являюсь боссом, – торжественно объявил Варвар. – Единственным и полноправным. Поэтому требую – от всех переселенцев и переселенок – беспрекословного подчинения. Всяким бунтовщикам и разгильдяям пощады не будет… Повторяю, требую – беспрекословного подчинения! Так всем и передай. И девочкам и мальчикам. От всех требую – безусловного и однозначного повиновения!
– Передам. Не вопрос…
Над «Чистилищем» повисла серая аура тревожного беспокойства. Повисла – это как? Трудно объяснить однозначно. Одни обитатели фильтрационного лагеря подобрались, став бесконечно-серьёзными. Другие, наоборот, погрузились в растерянную задумчивость.
Вот, и пожилой Ангел-преподаватель католических псалмов был сам на себя не похож.
«Строгий же такой дяденька. Стопроцентный фанатик, так его и растак. А туда же, – мысленно удивился Лёха. – Хан, путая слова и строфы, всё – напрочь – перевирает, а Ангелу хоть бы хны. Сидит себе и безучастно смотрит в окошко. Да, плохи дела. Если даже религиозные фанатики превращаются в равнодушных истуканов, значит – труба дело…»
Обнаглевший Хан – противным и равнодушным голосом – затянул свою любимую степную песенку:
Рассвет опять – застанет нас в дороге.Камни и скалы. Да чьего-то коня – жалобный хрип.Солнце взошло. На Небесах – проснулись Боги.Они не дождутся – наших раболепных молитв…Раздались приглушённые смешки.
– Что такое? – выходя из задумчивости, спросил Ангел. – Вы, переселенец, опять не выучили текста?
– Выучил, – передано тараща на преподавателя узкие чёрные глазёнки, заверил Хан. – Вот, пожалуйста… Зачем мятутся народы, и племена замышляют тщетное? Восстают цари земли, и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его. Расторгнем узы их, и свергнем с себя оковы их. Живущий на небесах посмеётся, Господь поругается им [2] …
2
Второй псалом Давида.
«Сегодня Хан в ударе, – одобрил Лёха. – Ну, оно и понятно. Дорвался, степной необузданный дикарь, до горячего женского тела. Теперь ему и сам чёрт – не брат…»
– Достаточно, переселенец, – печально вздохнул Ангел. – Сегодня вы меня порадовали. Воистину – восстают цари земные, и князья совещаются против него. Воистину…
Естественно, что посудомоечную машину – в преддверии предстоящего падения астероида – никто так и не удосужился отремонтировать.
– Попрошу вчерашних добровольцев – и сегодня – проявить мирскую сознательность, – по завершению обеда обратился к переселенцам старший Ангел. – Благие дела не должны быть одиночными. Постоянство, братья и сёстры мои во Христе, является высшей добродетелью…
Подойдя к знакомой металлической мойке, он открыл краны и обеспокоенно завертел головой по сторонам.
«Странно. Куда же подевалась Ванда? – засомневался Лёха. – Была же на обеде. Сидела на своём обычном месте, кушала с аппетитом, даже парочку воздушных поцелуев послала. Странно…»
– Что ты здесь делаешь? – удивился проходивший мимо Хан.
– А где – по-твоему – я должен быть?
– В заброшенном швейном цеху. Мне Графиня сказала, что пошла на свидание с тобой. Мол, только что получила записку… Эй, брат, ты куда?
Вскинув вверх руку, в ладони которой был зажат охранный светло-жёлтый жетон, он бежал по двору, а в голове навязчиво шелестел тревожный внутренний голос: – «Лишь бы успеть. Лишь бы… Стой, братец, стой! Не пори горячку! Они же, наверняка, у входа в мастерскую выставили часового. Типа – шестёрку на стрёме. Азбука всех записных негодяев…».
Лёха, резко свернув за угол барака, побежал вдоль обшарпанной стены. Выглянув из-за угла, он чуть слышно прошептал:
– Так и есть. Если побежал бы напрямик, то – сто процентов – нарвался бы. Как лох последний. То бишь, на парализующий луч лазера…
Рядом с распахнутой дверью маячила светло-серая высокая фигура с чёрным пистолетом в ладони правой руки.
– И пистолет чёрный, и морда охранника того же цвета. Один из приятелей Варвара, понятное дело. Хорошо ещё, что без защитного шлема-маски… Вот, они и нарисовались, форс-мажорные обстоятельства. Следовательно, все утренние обязательства – по поводу отсутствия фокусов – аннулируются. Извините, братья-переселенцы. Сами нарвались…
Он подобрал с земли подходящий по размерам булыжник, взвесил его в ладони и тщательно прицелился. До черномазого помощника Ангела, напряжённо-всматривающегося в сторону лагерного плаца, было метров пятнадцать-шестнадцать. Вполне комфортное и удобное расстояние. Но мало было просто оглушить часового. Это надо было сделать так, чтобы клиент – перед тем, как потерять сознание – не успел крикнуть. Или, к примеру, громко застонать.
Бросок, чуть слышный «шмяк», светло-серое тело – вместе с чёрной физиономией, залитой ярко-алой кровью – медленно сползло по кирпичной стене швейной мастерской.
«Неплохо, боец! – похвалил сам себя Лёха. – Не растерял полезных профессиональных навыков. Молодец!»
Подбежав к двери, он поднял с земли чёрный пистолет и, направив его на неподвижное тело, надавил на спусковой крючок.
– Ш-ш-ш, – чуть слышно пропел светло-голубой луч.
«Мол, милых идиотов можно не опасаться, – мысленно перевёл Лёха. – Ладно, продолжаем наши экзерсисы…»