Снега
Шрифт:
Е г о р. Тоже верно. (Уходит.)
Н а с т а с ь я. Господи! Спаси и помилуй! Бывает же, всяко бывает, сама я книжку читала: академики — и оне в счастливое исцеление верят. Ах, кабы можно было, сердце бы свое вынула, ей отдала, чтобы она радость в жизни познала, девочка моя, кровиночка моя… Господи! Пошли нашей дочери полное оздоровление!
Возникает песня:
Звезды, звезды! Сколько звезд у России! Слезы,Песня замирает вдали.
З а т е м н е н и е
Изба Васильцовых. У шестка русской печи при свете пятилинейной керосиновой лампы возится, гремя ухватами, Н а с т а с ь я. Занавесью отделена часть горницы, где спят Л а р и с а и М а ш а — городские комсомолки. Доносится звук заработавшего двигателя. В избе, мигая, загорается электрический свет. Поленька на цыпочках подходит к койке, склоняется над Машей.
П о л е н ь к а. Скирлы, скирлы, сейчас бригадир придет, наряд на работу принесет: кому пахать, кому строгать, кому свиней кормить, кому коров доить.
М а ш а. Отстань! Ящерица! Хоть в воскресенье отоспаться дайте! Уйдите! Все уйдите! Не хочу!
Л а р и с а. Маша, ты что! Что ты!
М а ш а. Ничего! Колхозные бабы всю зиму веялку крутили, в тепле шерсть расчесывали, а мы в нетопленной мастерской железки цацкали. Сколько раз Мефодьев приказывал мастерскую каждый день топить, а им наплевать на все. Да еще объедалами обзывают. Вчера тетка Агафья на все село крикнула: «Объедалы! На гастроли приехали!»
Поленька в слезах отходит к печке.
Н а с т а с ь я. Что, попало? Поделом! Не лезь в чужие карты, своими играй. Отойди, говорю, от шестка, ошпарю, не дай бог, еще пуще орать начнешь.
Д е д А к и м (с печи). Запрягли, что ль? У хомута потник истерся. Сменить бы его надоть…
Н а с т а с ь я. Лежи ты со своим потником. Вот уж хомут на мою шею, господи! (В сторону Маши.) Не ндравится — уходитя! Вас в колхоз никто не заманывал, своей охоткой приехали. Без вас управлялись и ужо управимся.
Входит Е г о р.
Е г о р. Настасья!
Н а с т а с ь я. Чего тебе?
Е г о р. Ты покудова в доме не главный прыщ. Твой маршрут от порога до шестка и — обратно.
Н а с т а с ь я. Нашу артель будут клясть, а я — молчи? Накось!
Е г о р. Ты смолчишь. Скорее сам черт себе башку наголо обреет. Потроха я принес, жарь, вот твое занятие.
Н а с т а с ь я. Прямо! И Мефодьев тоже мне — хорош гусь. Вишь, еще и в колхоз ладит их принять, агитатничает перед ними. Вишь, в мастерской ей холодно? Тебе бы на ферме покрячить, воду на горбу из колодца к запарнику потаскать аль теплый назём из-под коров в кучу сгребать. Глядишь, враз бы в жар бросило. На всю зиму не озябла бы. Ох-хо!.. Вот оно,
Е г о р. Да будя, говорю, язык-то на скалку накручивать. Не разогнешь опосля, чего доброго.
Д е д А к и м. Егор, потник, слышь, сменить бы… Искровит Буланый шею, иссосет его овод проклятущий.
Е г о р. Я, тятяня, догляжу, сменю.
Д е д А к и м. Смени, Егорушка, смени.
Е г о р. Ладно, тятяня, исделаю.
Входят С л и н к о в, Ф и л и п п, В и к т о р.
Е г о р. Добрый день, мужики.
С л и н к о в, Ф и л и п п, В и к т о р (вразнобой). С добрым утром. Здравствуйте. Здоровеньки булы, дядько Егор.
Е г о р. Что тут у вас?
С л и н к о в. Марии кошмарный сон приснился.
Е г о р. А-а, бывает. Умывайтесь да садитесь завтракать. Вот-вот Мефодьев зашумит.
С л и н к о в. Девчата, можно?
Л а р и с а. Можно.
С л и н к о в (входит на половину девушек). Мария, ты что? Что с тобой? Что случилось?
М а ш а. Посмотри, посмотри… У меня все руки потрескались от керосина и холода.
С л и н к о в. Мы добровольцы, а не каторжане. Я сказал: никто и никого здесь насильно не держит и держать не собирается.
М а ш а. Боря, разреши мне уехать, неприспособленная я работать в колхозе, я опять на завод хочу, домой.
С л и н к о в. Хоть сейчас. Хоть до самого Тифлиса. На перекладных. Подумаешь, княжна Мери! Руки у нее потрескались!
В и к т о р. Ну и что! И потрескались.
С л и н к о в. Она знала, куда ехала, за косы ее не тянули. (Маше.) Ты своим идиотским плачем всех нас перед ними в дурацкое положение ставишь.
Ф и л и п п. Борис… Ну зачем ты так?
С л и н к о в. А как? Как мне еще с вами? За всех вас душой болеешь, а вы… Пижоны мы, а не комсомольцы. Только петь умеем: «Комсомольцы-добровольцы…» А как до дела доходит, «мама» начинаем кричать.
М а ш а. Мама! Мамочка родная, возьми меня отсюда!..
С л и н к о в. Эх вы!.. (Хватает полотенце, уходит в сени.)
В и к т о р. Маш… Если ты… Я тоже тогда уеду.
Л а р и с а. Ребята, ступайте умывайтесь, мы сейчас.
Н а с т а с ь я (Егору). Слышишь? Уже и драпать наладились. А потому что барыни-боярыни. Ишь, в колхоз их еще манут вступать. А скотина иде? А избы иде? Нету? Так что же, выходит, на готовое приехали? На легкие трудодни? Эк, как всех на даровое-то тянет! А он, каждый трудодень-то, вот где, вот (жест) куда верхом садится. Что хотите мне, а и я скажу, что думаю: нахлебники и есть. Не нужны вы такие колхозу, некому тут с вами панькаться. У меня жилы не выдерживают ведерные чугуны для вас в печку запихивать.
Е г о р (ударил кулаком по столу). Настасья! Последний раз упрек делаю — с огнем балуешь.
М а ш а. Нужны мне ваши трудодни. Уеду!..
С л и н к о в. Между прочим, тетка Настасья, когда мы сюда ехали, не знали, что вместо твоих сыновей будем здесь работать. Нет, ты погоди из чугунов и ухватов джаз устраивать, ты лучше скажи: почему мы, городские, за твоих сынов обязаны тут вкалывать? Сегодня — воскресенье, они в Семиреченске в театр пойдут…
В и к т о р. В кино…