Снежная роза
Шрифт:
«Роутер, – внезапно говорю себе я. – Вот что это такое». Эта мысль несколько облегчает мое душевное состояние.
На следующий день, когда Хедер что-то смотрит, под действием импульса я беру из автомобиля мольберт и ящик с художественными принадлежностями и несу в пустую комнату в передней части здания, где под дырой в потолке эркера все еще стоит ведро. Свет холодный, но яркий, и я начинаю писать. Собственно говоря, мое сознание практически не принимает участия в том, что я делаю, я действую автоматически, накладывая краски на бумагу и создавая абстрактную картину. Она ничего не значит. Она просто есть. Через час я бросаю писать, чувствуя себя освеженной, словно я на
Хотя я начинаю чувствовать себя лучше, боюсь, что Хедер становится хуже. Я не могу понять, в чем дело. У нее нет температуры, нет других выраженных симптомов болезни. Она выглядит довольно-таки счастливой. Просто она потихоньку слабеет. Она надолго исчезает, и я нахожу ее спящей на кровати в нашей комнате или спрятавшейся в убежище, которое она соорудила. Потом внезапно она оживляется и становится такой же бойкой и веселой, как всегда, отчего я становлюсь необыкновенно счастливой. Потом неизбежно приходит упадок, и бодрость духа ее покидает.
Я стараюсь об этом не думать. Я слишком боюсь думать о том, что будет, если она действительно заболеет. Мы здесь счастливы. Переезд в любое другое место поставил бы все это под угрозу. Я не могу вынести перспективы потерять ее.
Мы живем в этом доме почти две недели. Я занимаюсь живописью в комнате с эркерами, а Хедер рядом что-то раскрашивает, когда на подъездную дорогу, выбрасывая гравий из-под колес, с ревом въезжает жилой фургон. Я бегу к окну, вытирая краску с рук о старый фартук, который служит у меня блузой художника. Фургон старой модели, когда-то голубой, с нарисованными на боках маргаритками. Впереди две фигуры, и пока я напряженно всматриваюсь, они выходят из кабины, каждая со своей стороны, и спрыгивают на гравий. Это две молодые женщины, обе в джинсах. На одной дорогой с виду косматый жилет из овчины и вязаная шапочка с меховым помпоном, волосы рассыпаются по плечам. На второй черная кожаная куртка «пилот» с множеством змеек, солнцезащитные очки «авиаторы» и сапоги на высоких каблуках. У нее очень короткие светлые волосы. Я теряюсь в догадках, что могут делать такие девушки в таком месте, как это.
Громкий стук в парадную дверь.
– Что это? – спрашивает Хедер, выпрямляясь и выглядывая в окно.
– Ложись! – шиплю я. – Ляг, Хедер!
Она послушно ложится, пока я отступаю в тень в глубине комнаты, потом подбегает ко мне и цепляется за мою ногу.
Громкий стук в дверь повторяется. От страха по моей спине ползут мурашки. Я чувствую, что от этой пары исходит опасность. Они не выглядят случайными посетительницами. В них нет безобидной неуклюжести Мэтти и Сисси. Они выглядят так, словно выполняют поставленную задачу.
– Подожди здесь, золотце, – торопливо говорю я, выскальзываю из комнаты, захлопывая за собой дверь, и выхожу в вестибюль.
– Эй! – Голос доносится из-за парадной двери, за ним опять следует резкий стук. – Есть здесь кто-нибудь?
На цыпочках я подхожу к двери. Теперь мне слышно, как они переговариваются.
– Будем ждать? Или обойдем дом и посмотрим, может, она в саду? – Этот голос глубокий, сочный, произношение как у выпускницы частной школы и пони-клуба в придачу.
– Давай просто воспользуемся ключом. – Второй голос с легким
– Постучи еще. Дай ей немножко времени. Это большой дом.
Следует сильный стук в дверь, и австралийский голос говорит:
– Эй! Есть кто-нибудь в доме? – Затем: – Давай ключ, Соф. Она не отвечает.
Я дрожу от страха. Они войдут, нравится мне это или нет. Откуда, черт побери, у них ключ? Может быть, это представительницы власти? Я решаю, что лучше взять решительный курс, и кричу:
– Эй, я иду! Подождите секунду, я сниму засов.
Старый ржавый засов не задвинут, но я двигаю его, и засов убедительно звякает и скрежещет. Потом, глубоко вдохнув и постаравшись утихомирить бешено стучащее сердце, я медленно поворачиваю защелку замка и отворяю дверь. Вот и они – выше и стройнее теперь, когда стоят прямо передо мною. Красота их молодости удивительна, у обеих гладкие загорелые лица и правильные черты. Они еще не знают, насколько быстротечна эта естественная красота. Вероятно, они думают, что будут выглядеть так всегда. Рядом с ними я чувствую себя дряблой и ссохшейся, мои белые волосы сухие как никогда, кожа неухоженная. Тренировочные штаны и запачканная красками рубашка заставляют меня чувствовать себя неряшливой и неказистой.
– Здравствуйте. Чем я могу вам помочь?
– Вы Рейчел Кэпшоу? – спрашивает меня австралийка. Это блондинка с очень короткими волосами, такая стрижка подчеркивает острые скулы и идеальную форму черепа.
– Да. А вы кто?
– Я Агнес. А это София.
София смотрит на меня большими раскосыми зелеными глазами и говорит, характерно растягивая слова:
– Так приятно с вами познакомиться! Элисон говорит, вы художница, – она демонстративно смотрит на мою рубаху, – и я вижу, что она права. Как интересно!
Внутри у меня все опускается от страха. Их прислала Элисон. Они приехали, чтобы проверить меня?
– Вы знаете Элисон? – говорю я, улыбаясь. Мой голос звучит не так ужасно, как я себя чувствую. Хотела бы я знать, не подслушивает ли Хедер за дверью. Я надеюсь, она не решится выйти, наверняка она уже знает, что я не хочу, чтобы ее кто-нибудь видел.
– Да. – Агнес сдвигает на кончик носа свои солнцезащитные очки, открывая ярко-синие с зеленоватым оттенком глаза и сильно подведенные брови. Она смотрит через мое плечо в полутемный вестибюль. – Можно нам войти?
– Вы здесь из-за моего доклада? – быстро спрашиваю я, по-прежнему преграждая путь. – Я могу переделать его, если Элисон недовольна. В инспекции нет никакой необходимости.
Агнес смеется и твердо отвечает:
– Это не инспекция. Разве Элисон не сказала, что мы приедем?
Я качаю головой, но тут вспоминаю, что не проверяла электронную почту со вчерашнего дня.
София говорит чуть более благожелательно:
– Может, она забыла. Она сказала, что даст вам знать. Планы поменялись. Мы здесь, чтобы подготовить дом.
– Неужели? – Страх охватывает меня. Ощущение почти нестерпимое. Мне хочется повалиться на пол и закричать, но я превозмогаю себя. – Подготовить для чего?
Агнес улыбается. У меня твердое ощущение, что она получает удовольствие от ситуации.
– Для нас, конечно.
Ничего поделать я не могу. Я должна их впустить. Пока они идут через вестибюль, цокая каблуками, я с облегчением вспоминаю, что этим утром убрала в ящик разбросанные игрушки Хедер, так что на полу ничего нет. Однако в гостиной остались разные вещи, книжка-раскраска, фломастеры и всякое прочее.