Мне нравится ходить на этот рынок,Он властью был однажды запрещен,Но не дошло до праздничных поминок.И в трусости народ не уличен.Указы сочинялись. И дубинкиВменялись. Полицейских каблукиРаздавливали ягоды рябины,В пыли подрагивали пескарьки.Но по утрянке бабки уже в сборе,Расселись чинно по своим местам,Ни угрызенья совести, ни боли:Кто колотил – тем непрощенный срам.И вновь кулечки из газеты местной,Подсолнечные семечки, грибкиСушеные, из собственного тестаС картошкой и капустой пирожки.И тут же Тузик верный завсегдатай —Хвостом просительно по локтю бьет.И воробьи, а с ними воробьята —Всяк для желудка крошку ждет-пождет.Я с восхищением, с улыбкой мягкойПромеж рядов неспешно прохожуИ чабора куплю, садовой мяты,За пазуху украдкой положу.Чтоб тело ароматом насытилось,Чтоб сердце, вспомнив мать, родной Хопер,Порою
с перебоями не билось,И в жилах крови не слабел напор.Они мои ровесницы-старушки,И детство их помечено войной.А ты, в погонах, мафию не слушай,Возьми ромашки и ступай домой.
Странная шутка
Я сидел, как мне казалось,На ничейном месте в парке,Наблюдал сирени алость,Опираяся на палку.Боле мне не надо былоВ те минуты впечатлений,Но душою ощутил яЧей-то взгляд подобно жженью.Я не поспешил открыться,Удивленье чтобы выдать.А возможно, это птица,Кто-то вдруг ее обидел —Ей сломал крыло? Иль ежикС лапой вывихнутой правой?Или кот бездомный? Что жеБезучастным быть мне, право!«Извини, – сказал сирени, —Любоваться я тобоюНе устал. Я лишь на времяОтвлекусь». И бородоюЧуть качнул… Так вон каков он,Кто меня буравил взглядом!«Ждал, поймешь мою уловку?» —«А зачем все это надо?» —«Заскучал. И вот придумал…Вас Господь послал на милость!Сознаю, что получиласьМоя шутка малость грубой».
Нипочем!
Где надо быть ласковым – хамство и грубость,Где надо быть строгим – фальшивый елей.И воду приносят нам ржавые трубы,От соли угодия снега белей.Где были сады, там репейник досужий,Где били ключи, там баклужная вонь.И воздух слабеет, и море недужит,Леса пожирает безбожный огонь.Уже не мерещится, явственно близитсяТемная сила, возьмет в оборот,Беда обернется не призрачным кризисомИ сроком годков так на десять вперед.А может, на двадцать, на сто иль навеки,Народ не страшится – ему нипочемПод ветер ли двигаться или на ветерС каким-нибудь третьим… седьмым Ильичом.Ушиблен он в голову из подворотни,Из-за угла, но а чаще в упор.Его поделили повзводно, поротноИ нарядили в китайский убор.Кто-то шагает почти по команде,Кто-то не в силах «марш-марш!» уяснить.И бездорожием прут, по левадам,Дальше в сутемки, чтоб там опочить.Это за доблесть ему посчитается,Это историей станет… ГотовьДрево, Баян! Так ужо полагается!Дабы потомки явили любовь!
Ay, святая Русь!
Бескрайние просторы,Березки, пустыри,Ветров лишь разговорыДа сполохи зари.Просторно, как на небе,Сам Разин гулевал(Мол, не единым хлебом!),Пел песни, убивал.Кольцов не видел краяСтепи – коси… пиши…Такого нету рая,Живи и не греши!Живу и не грешу я,Но что-то дурно мне.Страну свою большуюЯ только зрю во сне.Какие к черту далиИ воли радой сласть!Мне метры в стенках дали:Сиди и не вылазь,Не суйся дальше носа —С ноздрями отсекут!Помрешь, и на погостеДобавку отдадут.В оглядку мне теснитьсяИ прятаться в кустах,Задохликом кружиться,Во взоре боль и страх.Ступнешь вдруг на чужое,Шумнешь, озлобясь вдруг,Хоть Богом береженый,Знай свой шесток и круг,Сторожко озираясь:Ау, святая Русь!Видать, не повстречаюсь,В потемках не дождусь.
Живут всей стаей на кладбище
Районного масштаба алкоголики,Их популярность с каждым днем растетИ их количество. Скончался Толик,Как тут явились Митрий и Федот.Они живут всей стаей на кладбище.Покойник новый – это пир горойДля них! Как причитания услышат,Сольются с похоронною толпойИ тоже плачут, утирая сопли,И тоже кинут в яму горсть земли.Потом закуска, самогонка, сокиИ бесшабашный гомон до зариПод сению крестов и обелисковИ с одобренья сатанинских сил.Что было далеко, а стало близко!Глядь, скоропостижно и Шкет почил.Вновь пополнение в рядах с избытком.И неизменно почитают их,Не подвергают притесненьям, пыткам,Способствуют играть им «на троих»…Я сам вступил бы в стаю без раздумий,Беспривязная жизнь так хороша!Но сиверки предзимние подули,Засыпала кладбище порошa.
«Ограниченность обзора…»
Ограниченность обзораМестного пейзажа.Тихоструйны разговорыДушу узорочьем вяжут.Эти люди на колодкеВсех родней на свете.Не грустят они по водке,Машут кротко веткой.Нет у них подворья, поля,Скобы заржавелой,Нету радости и боли,Птица-жар слетела.Рядышком сижу и чую,Что забыт я напрочь.Не у них я заночую.«Дом сломался на ночь!»
«Отпустило маленько… И вот уж…»
Отпустило маленько… И вот ужХорохорюсь, бодрюсь и смеюсь!И в стакан наливаю не воду…И второй наливаю… за Русь!Собралось окруженье что надо!Тот инсульт перенес, тот инфаркт.Пустяки все! Какая отрада,Что мы живы еще, это факт!Что мы можем еще… очень можемТост поднять за детей, и за жен,И за Путина тост, предположим,Что посмел дать Обаме разгон!Забавляемся, старое племя,В захламленном дворовом углу.Убывает остатное время,Вопиет сердце: «Я не могу!»Да не чует, не слышит наш разум,Залученный коварным вином.Чуть попозже прошепчем: «Зараза…»В мир иной налегке отойдем.
«Я смлада пропитался духом ненависти…»
Я смлада пропитался духом ненависти,Еще не осознав всей полнотыРазмаха пагубы ущербной бренности,Той бесприютной, жуткой темнотыК устройству жизни, сгондобленной властью,Убившей Русь, царя и предков-казаков,А с ними деда-атамана в день ненастья,Его проткнули в несколько штыковМужицких, оболваненных большевикамиЗа горы злата и за рай земной.Потом донцов остатки большакамиК Азову с немцем сунули на бой,С саперными лопатами и шалыжинами…Умышленно сводили их на нетСо света белого. Поныне Дон в кручине,Никто не скажет: «Батюшка, привет!»Сыны в могилах по всему земному шару,И слово «казаки» все реже на устах.И семечки дурашные не жарят,Поскольку в поредевших хуторахНе стало Щукарей, потешных Зыковых,А стало много шушуры пустой,Они с порога спозаранку сикают,От солнца заслоняются рукой.У всех одна единственная выучка —Тащить из плеса жалких пескарей,Проворно на паршивенькую выручкуДобыть того, чья заповедь: налей!В родных станицах, селах, хуторах,На летних займищах, в поляхЯ, как чужой. Пройду версту – и вздрогну:Объемлет Прихоперье чуткий страх.Везде разор. И скопища обломковГнилых тесин, кирпичнoго хламья.Где плес Фетисов? Материнский домик?Где родина сердечная моя?Никто, никто всю правду мне не скажет,Ни губернатор, ни кремлевский чин.Запачкана надежно правда сажей,Осталось возмущенно рявкнуть: «Блин!..»Кепчонку на глаза надвинул смурноИ меж курганов зашагал под ночь.Эх, повстречать бы в добрый час мне Муромца,Чтоб супостатов смог он растолочь,В пыль растоптать конем тяжеловесным,И для острастки тем, кто пялит взглядНа Русь неверный, громовую песнюИсполнил, словно выйдя на парадСо знаменем, знамением воскрешеньяЗемли – приюта родников, берез!..Кто б огласил священное решенье,Душа не пожалела б ясных слез.
Краснобай
Горожанин приехал в райцентр,Расхвалил, что поселок пригож,Мол, на город похож – он со сценыЗаливал! Но в рядах молодежьНи гу-гу! «Знать, со мной не согласны?Ну вот ты, конопатый, скажи!Ты, наверно, закончил два класса,На бумажке тогда напиши!»Парень шустро со стула поднялсяИ на гостя уставил свой взор:«Над тобой тоже я б посмеялся…Не приемлю словесный я сор.Ты, конечно, весьма образован,Не побрезговал к нам прикатить.Но ведь нету на свете позорнейТо, что плохо, в зенит возносить.Времена те прошли безвозвратноКраснобаев. Напрасно и тыЗаливаешь… Дорогу оплатим,За беседу подарим цветы.Ну а мы тут и сами с усами,Поднатужимся, выправим путьКак-нибудь уж своими руками,Как-нибудь уж своими мозгами.Ты ж дорогу к нам впредь позабудь».Горожанин умчал в мерседесе,Ожидаемых лавр не снискал.Бог поможет – поднимутся выси,Те, кто смертно устал и упал,Без открыточных гимнов и маршей,В напряженном порыве святом.Конопатому парню помашетРоссиянка цветастым платком.
Звонарь
Закуска – черствый пряник,В стакане чемергес.Звонарь извечно пьяныйНа звонницу залез.Привычная работаКолокола будитьИ до седьмого потаЖелезкой колотить.Хоть сам не верит в Бога,В иные чудеса.«Моя одна дорога —Болота да леса, —Себе внушает твердо, —Уйду в ближайший день,Лишь только было б ведро,Не помешала хрень!»Неделя пролеталаИ месяц… целый год.За пазухой хлеб, сало,Наверх звонарь идет.То ль лестница шатуча,Иль хватанул лишкаТой «хрени…» В небе туча,Как грубость кулака!Расправа была скорой,Нет тайны никакой,Копьем проткнул Егорий,Звонарь всплеснул рукой.Что означало это?Сам гибели хотел?Прощаясь с белым светом,Молитву не успелПромолвить, осенитьсяСвященнейшим крестом?Летучая денницаУдарила перстом!