Снежный ком
Шрифт:
Неожиданно папа улыбнулся и потрепал меня по макушке. У него даже глаза потеплели.
— Молодец, сынок, — сказал он.
— Почему, пап?
— Сердце у тебя доброе. Хотя, конечно, мятными подушечками папу не заменишь.
— Сердце-то доброе, — разглаживая тряпкой стену, сказал дядя Коля, — а только доброта — она хуже воровства.
— Ты хотел сказать, не «доброта», а «простота»? — поправил его папа.
— Одна хрен, — возразил дядя Коля. — На одном добром десять недобрых ездят.
— Ну, это не скажи…
— А то я не вижу, как твоя Людмила на тебе катается? Только что веревки из тебя не вьет.
— Ты что ж это, на домашний бунт подстрекаешь? — спросил папа. — С Милой у меня бывают сложные отношения по части ее пристрастия к «тряпкам», но она пока что со мной считается…
— Как хомут с мерином, — проворчал дядя Коля.
— Слушай, Николай Иванович! — уже не на шутку обиделся папа и покосился в мою сторону.
— А чего, Николай Иванович? — строптиво ответил тот. — Твое дело конченое, а он еще молодой, пускай на ус мотает, вывод делает. Вот, к примеру, я!.. Александр Македонский как говорил?.. Идешь к женщине — бери плетку!.. Я свою Марью во как держу! — дядя Коля стиснул жилистый кулак, весь выпачканный клеем и краской, и, сделав решительное лицо, добавил: — Не пикнет!..
Надо же было так случиться, что как раз в эту минуту раздался телефонный звонок. Папа подошел и взял трубку.
— Да… Я… Сейчас позову. Положив трубку, сказал дяде Коле:
— Тебя. Легка на помине.
— Никак Марья?
— Она самая… Гремит. Что-то ты там натворил.
Дядя Коля молча уставился на папу.
— Ну чего смотришь? Иди, «пикай», а я послушаю… Александр Македонский…
— Ах, батюшки! — всполошился дядя Коля. — Кефирные бутылки забыл отнести и хлеба не купил. Ну, брат, сейчас нагорит! Ей же на дежурство!
Дядя Коля по-молодому слетел с табуретки и сломя голову бросился к телефону.
— Машенька… Машуня… — заговорил он ласково. — Это я, Коля…
Никогда еще я не слышал у него такого интеллигентного голоса.
Папа посмеивался. У меня же из головы не шла история с Наташкой и Жизнерадостным Сереней. Наконец я спросил папу:
— А тебе Наташку жалко?
— Конечно, жалко… Только ее горю трудно помочь… Ты бы хоть был бы к ней повнимательнее.
— А как?
— Ну дружил бы с ней. Кстати, я там конфет и вафель принес. Возьми и поделись.
— Я с бабами не дружу.
— Что, что?
— У нас мальчишки с девчонками не дружат. Тем более — с первоклашками.
— Можно и с первоклашкой дружить, быть ей старшим братом. Почему это у вас в школе такие отношения?
— А тебе дядя Коля уже сказал почему, — тут же нашелся я.
Папа с укоризной посмотрел на Николая Ивановича. Тот как раз, положив трубку на аппарат, бодро взбирался на табуретку.
— Уф, пронесло! — сказал дядя Коля. — Только и отбодался тем, что пообещал вечером всю посуду перемыть. А поссоришься, ни в жисть чекушку не купит.
— Ну-ка, повтори дяде Коле, что ты мне сказал, — очень спокойно предложил папа. Но я хорошо знал, что значит это спокойствие.
— Пап, я не могу пойти к Наташке, даже как старший брат, — сказал я и опустил голову.
Честно говоря, я уже нашел папин кулек и одну конфету положил себе в карман на всякий случай, если найдется Павлик или Васька. Мне очень не хотелось противиться папе, но я хорошо помнил все, что получилось у нас с Наташей. И как она мне карман оторвала да еще сзади поддала коленкой, да так, что я и «бабл гамм» проглотил, и как ударила по руке да еще и закричала: «Убирайтесь все от меня!»
— Ну так если ты не можешь пойти к Наташе, — строго сказал папа, — тогда, наверное, придется мне?
Я молчал, хотя мог бы сказать: «А с чего это я пойду, когда она при всех заявила: «Скоро твой папа будет моим папой!»
— О чем это вы? — спросил дядя Коля. — К Наташке, что ль, с конфетами идти?
— Да! К Наташе с конфетами! — твердо сказал папа и строго посмотрел на меня. — Если он сам не может переступить через свое маленькое самолюбие, значит, придется пойти мне.
И тут мою позицию неожиданно подкрепил дядя Коля.
— Не связывался бы ты, Яковлич, с Клеопатрой, — сказал он опасливо. — Она ж, гадюка, почище той самой царицы Тамары, что в теснине Дарьяла жила. Волосищи как огонь! Защекотит до смерти!
Я видел, что папа очень недоволен этим последним замечанием. Поэтому-то он особенно стоял на своем. Но и дядя Коля уперся:
— Не ходи, Яковлич! Коготок увязнет, всей птичке пропасть!
— Все дело в том, дорогой Николай Иванович, — уже с раздражением возразил папа, — что ребятам приходится подавать личный пример. Как говорится, сколько детей ни воспитывай, они все делают как взрослые.
Я умоляюще смотрел на папу. Ну что же он, разве не видит, что я уже «как баран» опустил голову? А это у меня с детства. Зачем настаивает?
Папа отсыпал из кулька в самодельный «фунтик» конфет, туда же положил вафли и вышел.
У меня стало тяжело на душе. И надо же было дураку затеять этот жалостливый разговор о Наташке! Уж кого-кого, а папу я вот как не хотел бы обижать! И как все нескладно получилось!..
Через некоторое время папа вернулся и принялся молча помогать дяде Коле клеить полосу обоев. Я, изредка посматривая на него, занялся очередным рулоном, и только сосредоточился на раскатывании обоев, как в замке заскрежетал ключ, входная дверь распахнулась, и мы все увидели на лестничной площадке бабушку с клеткой, завязанной платком.
Прямо с порога бабушка принялась отчитывать папу:
— Уж удружил так удружил, зятек дорогой! Спасибо тебе, разлюбезный! Такой подарок преподнес, всем на загляденье!.. То лодочный мотор дарил, то мотоцикл, а теперь еще и попугая-матерщинника?.. Да как ты посмел, бесстыжие твои глаза!.. Да я за всю жизнь такой стыдобушки не видывала!
— Во-первых, здравствуйте, Пелагея Тихоновна, — спокойно сказал папа. — А во-вторых, я знать не знаю, как этот попугай к вам попал.
— Да как же ты не знаешь, окаянный ты человек, когда мальчишка без твоего слова шагу не ступит! По твоей указке все и творит!