Снежный ком
Шрифт:
— Ах, какая жалость, какая жалость! — запричитала, заохала Клавдия Ивановна. — А бабушка вас с утра ждала, будет теперь только вечером… А что это вы привезли?
Клавдия Ивановна уж и руки протянула, чтобы снять платок с клетки. Мы с Павликом вовремя остановили ее.
— Пожалуйста, не снимайте, — сказал я, как только мог убедительнее. — Здесь Жако… Попугай ара… — Он очень пугливый и нервный… Немножко привыкнет, тогда бабушка и снимет с него платок.
Павлик оттащил клетку подальше от двери и поставил на стол.
Я написал записку:
«Дорогая бабушка. Пусть у тебя немного поживет Жако. Мы с папой купили его на Птичьем рынке. Он не любит свет. Ты лучше не снимай с него платок. Не обращай внимания, если он начнет что-нибудь не то говорить. Научи его хорошим словам. Мы его заберем, как только у нас закончится ремонт. Не скучай. Крепко тебя целую. Слава».
Я еще раз посмотрел в дырочку на своего Жако, и мы с Павликом, молчаливые и встревоженные, поехали домой.
Что еще получится из этой истории с попугаем, никто не мог не только сказать, даже предположить…
Снежный ком
Дядя Коля стоял на табуретке и длинной кистью водил по потолку, покрывая его белой краской.
Мы с Павликом, затаив дыхание, следили за каждым его движением. Потолок становился ровным и чистым, жемчужно-белым, как экран в кино. Очень нам нравился и сам дядя Коля в фартуке и легкой рубашке с длинными рукавами, на которой можно было рассмотреть брызги от всех красок, какие только есть на свете.
Работал он в пилотке, свернутой из газеты. И до того она ладно была сложена, что ее вполне можно было бы надеть и на прогулку в парк.
Наконец-то дядя Коля оторвался от работы, покосился в нашу сторону.
Чего смотрите? Научиться охота?
— Хорошо-то как у вас получается! — восхищенно сказал Павлик.
— Раз сто сделаешь, на сто первый будет хорошо, — ответил дядя Коля.
— А сто раз было плохо? — удивленно спросил я.
— Ну какие же сто? Может, раза два вышло не очень ладно, а потом и пошло, и пошло…
— Нам бы так, — вздохнул Павлик.
— Ну так в чем дело! Учись! Тащите вон из кухни ведерко с клеем, а у той стены стелите газеты, раскатывайте обои…
И мы с Павликом — раз-два, живо притащили клей, расстелили газеты и стали раскладывать на них вниз рисунком обрезанные с одной стороны полосы обоев.
Дядя Коля принялся намазывать их клеем. Намажет полосу, возьмет ее за один конец, поднимет руки выше головы и опустит, плавно двигая руками то к себе, то от себя. Она и ложится «волной», вроде как гармошкой без резких сгибов. Еще не приклеив к стене первую полосу, он тут же принялся мазать вторую.
— А для чего вы так делаете? — спросил Павлик.
— Клею-то надо в бумагу впитаться? Хорошо проникнет, лучше к стенке пристанет. А если только намажешь и сразу клеить начнешь, так все пузырями и пойдет… В каждой работе своя тонкость есть… А вы чего это сегодня такие скучные?
Я опустил голову, Павлик пояснил:
— У него Васька пропал. И другой хомячок тоже.
— Уж не тот ли Васька, что мне на голову свалился?
— Нет, на вас — Павлик…
— Ну это все равно. А вы не горюйте. Если еще на кого свалится, вам же и принесут, больше некому. А с чего это они пропали?
— Я в дыму ногой банки задел, они выскочили и убежали.
— Банки убежали?
— Нет, хомячки.
— А дым откуда взялся?
— Пожар был, папа одеяло прожег.
— Эк его угораздило! С чего это он вздумал одеяло прожигать?..
Дядя Коля спрашивал, как будто ничего не знал ни о нашем пожаре, ни о пожарных, а сам приходил с пострадавшими от огнетушителя порядок наводить.
— Папа ночь не спал, писал диссертацию, — пояснил я. — Под утро только и уснул с папиросой. Вот одеяло и прожег.
— Хм… Раньше за ним такого не замечалось, чтоб по ночам диссертации писать.
Мне показалось, что говорил он о диссертации, как о каком-то не очень приличном деле.
— Оно, конечно, ради прибавки жалованья теперь все пишут, — рассудил дядя Коля. — К делу там или не к делу, а все чего-нибудь один у другого перекатает, глядишь, и кандидата схлопотал. Оно и жить интереснее…
— Мой папа ни у кого ничего не перекатывает, — сказал я с обидой. — Он сам про деревянные кружевные дома пишет. Про те, что русские мастера без единого гвоздя строили.
— А вот за это твоему папе великое спасибо, — сразу посерьезнел дядя Коля. — Такую диссертацию давно пора написать. А то скоро и последнее растеряем, чему веками учились… Мы уж и забывать стали, что у каждого дома была не только своя личность, а и своя собственная, особливая душа… А теперь что? Захочешь иной раз душу дома поглядеть, ковырнешь бетон, а из-под него железные ребра торчат… Весь люд-народ сейчас в города ринулся, — продолжал рассуждать дядя Коля. — А в деревнях-то сколько простору! Заводи себе любую скотину, хоть коров, хоть хомяков. И здоровья куда больше набрали бы, да и народу бы побольше стало…
— Дядя Коля, а почему вы не в деревне живете?
— Ишь, подловил! — дядя Коля усмехнулся. — Потому что штукатурам да малярам там делов поменьше будет, чем, скажем, у нас в Москве. Так что, где мастеровой человек заработать может, там он и живет… Ну ладно, давайте рассказывайте, как там дальше у вас клубок разматывался…
Пришлось рассказать обо всем, что у нас произошло. Когда я добрался до исходной точки, из-за чего у нас Васька под мойку забежал, дядя Коля меня остановил.
— Погоди, я же сам помню, как эту мойку ставил! Еще велел твоему папе все щели под ней заделать. Планку-то хоть прибили тогда?