Снежный ком
Шрифт:
Не прошло и пяти минут, как в нашу квартиру стали стучать.
На лестничной площадке перед дверью стоял милиционер, за ним выкрикивали разные слова с полдесятка пострадавших прохожих. Сзади всех с повязкой дружинника на рукаве наводил порядок дядя Коля.
— Граждане! — кричал он. — Не создавайте толкучку! Прошу по порядку! Сначала пострадавшие, потом свидетели!..
Дядя Коля дунул в милицейский свисток, звонкой веселой трелью покрыл шум и гам в нашей квартире. Наверное, из-за этого свистка он и пошел в дружинники…
— Вы — гражданин Ручейников, Петр Яковлевич? — строго спросил милиционер у папы.
— Он самый, — переступая в клубах пены, как ангел в облаках, не очень приветливо ответил папа.
— Почему вы, гражданин Ручейников, кидаетесь огнетушителями с балкона?
Папа пожал плечами, ничего не ответил, хотя мог бы сказать, что кинул-то за всю жизнь всего один огнетушитель, а уже придираются…
— Придется составить акт, — сказал милиционер. — Пострадавшие, прошу дать показания, свидетели — тоже…
И тут мама сама пошла в наступление на милиционера и на дворника, явившегося вслед за дядей Колей в белом фартуке да еще и с бляхой. Наверное, потому и пришел после всех, что белый фартук надевал…
— Нет, это мы на вас составим акт! — сказала мама. — Почему у вас пожарное имущество не в порядке? Почему вы старыми огнетушителями портите квартиры?
Мама наверняка бы еще что-нибудь сказала милиционеру, но в это время на пороге появилась тетя Клара, тоже в больших очках, через которые, конечно, увидела очки мамы.
— Мила, — строго сказала она. — Можно тебя на минуту?
— Ой-ля-ля! — сказал папа, и хоть сказал он это вполголоса, но я-то его услышал и, конечно, понял, что он имел в виду. Сейчас мама пойдет к тете Кларе, и они до вечера будут выяснять, чьи очки лучше.
— Может, не стоит идти? — сказал папа вполголоса.
— Не беспокойся, я все улажу, — коснувшись папиного плеча, сказала мама, и я поверил ей, потому что мама, хоть и шумела больше всех, но зато действительно лучше всех умела все «улаживать».
— Мамочка! Посмотри заодно попугаев-неразлучников! У меня ведь не осталось ни одной животинки! — как можно трогательнее попросил я.
— Не знаю, не знаю, — ответила мне мама и добавила, обращаясь к папе: — А ты с ними построже! Нечего тут раскошеливаться! Пришли всякие за чужие грехи акты сочинять!..
Но акт все-таки сочинили и подписали… Когда папа прочитал его, за голову взялся. Хорошо, что этот акт не видела мама… Вернулась она, когда все наши гости уже разошлись. На лице у нее отражалось явное сомнение.
— Ты знаешь, — сказала мама, обращаясь к папе. — Придется и для Клары такие же очки, как у меня, заказывать во Франции… Ее, что из Швейцарии Жорка привез, явно хуже. А я даже из-за очков не хотела бы с Кларой отношения портить…
— А попугайчики? — не выдержал я.
— Ах да, попугайчики! — наконец-то вспомнила о моей просьбе мама. — Нет уж, — решительно тряхнув головой, сказала она. — Лучше целое стадо хомяков, чем пара попугаев. — У них же световой день: с рассвета и до темна наперебой орут и клювами щелкают. А что будет в мае-июне?.. Все семейство Бояринцевых хоть сейчас отправляй в сумасшедший дом…
— Мамочка! Ну пожалуйста! Ну мы их будем накрывать на ночь платком! У меня же теперь никого, а у Павлика и рыбки, и попугаи!..
— Не знаю, не знаю, — ответила мама. — Я не враг тебе, но не враг и себе. Папе вон надо диссертацию кончать…
— Но у нас же сейчас все равно ремонт! Попугайчики, если их купите, пока побудут у бабушки…
К папе я не обращался, потому что знал: папа мой союзник. И последнее слово все-таки будет за ним.
— Ни в коем случае! — категорически возразила мама. — Бабушку хоть пожалейте. Только такой канители ей и не хватало!.. Пусть вон папа свое слово скажет.
Конечно, мама рассчитывала, что папа пожалеет прежде всего себя и свою диссертацию. Но мой милый папа стоял и молча улыбался.
— Пап, можно? — веря и не веря себе, спросил я.
— Разве что в виде исключения, — неожиданно для мамы сказал мой дорогой папа.
— Ур… ра-а-а-а!.. — закричал я, даже не подозревая, сколько бед и несчастий посыплется на наши головы из-за этой, еще не начавшейся, а лишь пока задуманной попугайной истории. Но в ту минуту мне казалось, что намечаемый поход на Птичий рынок хоть немного поправит мое горе от потери милых, куда-то запропастившихся хомячков Павлика и Васьки.
Пока я кричал «Ура», мама что-то стала искать в нижнем отделении платяного шкафа. С побледневшим, испуганным лицом она выпрямилась и сказала папе:
— Петя!.. У меня кто-то украл новые сапоги!..
Попугай Ара
И какой же распрекрасный праздник для человека и его души этот Птичий рынок!
Мы еще не вошли под арку, а уже увидели девушку в белой кофточке с рыжим котенком на руках. Котенок таращил круглые глупые глазенки, а на шее у него был повязан голубой бант. Значит — мальчик. Девочкам покупают розовое…
Над рынком, вернее, над аркой, словно рыбки, запутавшиеся в сетке, поблескивали серебристые буквы: «Калитниковский рынок». А при чем тут какие-то Калитники? Когда с самого дня основания Москвы этот рынок — Птичий! Приходите и сами увидите, сколько здесь замечательно красивых голубей, канареек, щеглов, синиц и даже… Но вот попугаев-неразлучников, когда мы пришли на рынок и первым делом бросились к птичьей площадке, почему-то не увидели. То ли их еще не приносили, то ли уже продали…
— Кто ждет, тот надеется, — сказал папа. И мы решили подождать. Уже потому, что мы были здесь, слушали, как поют, свистят, щелкают, разливаются трелями, где-то крякают и даже гогочут по-гусиному разные птицы, на душе становилось легко и радостно, а тревога, что попугайчиков не будет, сменялась надеждой.