Снежный ком
Шрифт:
Папа смотрел на меня осуждающе, а я, даже не предполагая, что все так получится, стоял и молчал.
— Пришла я домой, — плачущим голосом продолжала бабушка, — открыла клетку… Тут, понятное дело, соседки мои, уважаемые женщины, Клавдия Ивановна, Анастасия Прокофьевна, пришли поглядеть, что за зверя внук бабушке принес. Сняла я платок, а этот, подлец разукрашенный, как начал и меня и моих подружек костерить, хоть святых выноси… Накинула на него платок, бегом к вам… В метро народу полно, давка. Дверью-то меня возьми
Бабушка поставила посередине передней клетку и направилась было к выходу, но остановилась…
Входная дверь у нас была открыта, и я сначала услышал, что кто-то несется по лестнице вниз, а потом и увидел радостную, сияющую Наташку, ворвавшуюся к нам в коридор.
— Ой, дядя Петечка! Какое же вам спасибо! — закричала она еще с порога. — Мне даже папа никогда такие конфеты не покупал!
Наташка бросилась обнимать моего папу, и тут я увидел такое, что никому на свете никогда не увидеть.
Мне показалось, и я наверняка не ошибся, что нос у бабушки, которым она проверяла и продукты и какая будет погода, — превратился вдруг в длинный и тонкий хоботок, протянулся через весь коридор и в один миг не только обнюхал, но и ощупал и Наташку и моего папу.
Наташка ничего этого не заметила и продолжала верещать от восторга.
Случайно я бросил взгляд в зеркало, стоявшее возле вешалки в коридоре. На меня смотрел красный как рак мальчишка с вздыбленными волосами, выпученными глазами. Хуже всего было то, что таким ощетинившимся увидела меня Наташка. Она торжествующе рассмеялась и показала мне язык, будто и не помнила, как ей всего лишь вчера от меня попало.
Я уже сделал шаг вперед, чтобы врезать ей, в эту минуту кто-то решительно удержал меня за плечо. Оглянулся: дядя Коля.
— Тихо, браток, тихо, — сказал он вполголоса. — Сейчас надо тихо…
Ни слова не говоря, бабушка, убрав на место свой нос-хоботок, подскочила к телефону и трясущимися руками стала набирать номер школы, где работала мама и где сейчас она была на родительском собрании. А школа, рукой подать, совсем близко от нас.
Раздался звонок у входной двери, папа пошел открывать, а я слушал, как бабушка, прикрывая микрофон рукой и приглушая голос, говорила в трубку:
— Мила?.. Ты слышишь меня?.. Немедленно иди домой!.. Узнаешь, что случилось!.. Допрыгалась по курортам!..
Папа, придерживая полосу обоев, открыл входную дверь. На пороге стояла тетя Клопа с коробкой из-под «Геркулеса». В другой руке тетя Клопа держала свернутый трубкой лист бумаги.
У меня сердце так и замерло: я узнал коробку, — в ней тетя Клопа в первый раз приносила хомячка Павлика.
— Ага! Вот и сама явилась! — услышал я голос бабушки, но мне сейчас было
— У вас… Павлик? — спросил я у тети Клопы.
— Не Павлик, а Павел Негодяевич! — отрезала тетя Клопа. — Петр Яковлевич, бросьте ваши обои, я к вам официально.
— Не могу бросить, Клеопатра Сидоровна, — клей высыхает, — передавая полосу дяде Коле, возразил папа.
— Мама! — закричала вдруг Наташка. — Зачем ты пришла с хомячком? Дома ты совсем другое говорила!
— Мила, ты слышишь? — как комментатор Озеров, вела бабушка по телефону репортаж «с места событий». — «Дома она совсем другое говорила!»
— Я говорила другое, — ответила тетя Клопа, — когда не был испорчен румынский гарнитур! А теперь от него только щепки остались!
— Помилуйте, Клеопатра Сидоровна! — воскликнул папа. — От вашего румынского гарнитура остались щепки, но я-то тут при чем?
— Ты слышала, Мила? — продолжала комментировать события бабушка. — У них там такое было — щепки летели! Выходи немедленно!
— А при том, Петр Яковлевич, — продолжала наступать тетя Клопа, — вам придется уделить внимание вот этому документу.
Тетя Клопа передала папе свернутый трубкой лист бумаги.
— Мама, ты же сказала! — вскрикнула Наташка.
— Ничего я тебе не сказала! Отстань! — одернула ее тетя Клопа.
— Что это? — папа развернул бумагу и прочитал: — «Иск гражданину Ручейникову Петру Яковлевичу на одну тысячу пятьсот рублей». — За что, помилуйте? С чего бы это, Клеопатра Сидоровна? — удивленно воскликнул ошарашенный лапа.
— За румынский гарнитур, дорогой Петр Яковлевич! Испорченный, заметьте, вот этим вашим милым зверьком!
— Но зверек какой наш, такой и ваш, — сказал папа. — Кстати, как это он мог к вам этажом выше забраться? Со ступеньки на ступеньку с шестом прыгал?
— Значит, смог… В лифте приехал… — возразила оскорбленная Клеопатра Сидоровна. — И вы так реагируете на мой иск после того, как я столько сил, столько души в вас вложила! Побойтесь бога, Петр Яковлевич! За лучшие мои чувства к вам и такая неблагодарность!
Я сразу заметил: тетя Клопа как только вошла, тут же увидела накрытую платком клетку с попугаем. Глаза у нее так и загорелись: уж очень хотелось узнать, что за новая вещь появилась в нашем доме.
— Лучшие чувства ко мне или к моим полутора тысячам? — спросил папа. При этих папиных словах тетя Клопа чуть не задохнулась от гнева.
— Ах, так? — Глаза у нее чуть не выпрыгивали из-под бровей, волосы встали дыбом, как новый веник.
— Мила, что ты там копаешься? — шипела бабушка, в телефонную трубку. — Одевайся скорей!.. Эта рыжая ведьма покупает его за полторы тысячи! Да, да, сразу бери свидетелей!..
— У меня к вам тоже самые лучшие чувства, Клеопатра Сидоровна, — сказал папа, — но при чем тут тысяча пятьсот рублей?