Снежный ком
Шрифт:
Я ей протянул конфету, которую берег для Васьки, если он найдется, но белка обиделась на меня и конфету не взяла, а, припадая на передние лапки и припрыгивая на месте, сердито зацокала, как будто хотела сказать: «Большой, а глупый, не знаешь, чем угостить».
— Ты ей предложи орех, — сказал папа и протянул мне на ладони несколько орехов фундук. — Я их давно припас, чтоб прийти с тобой сюда.
Белка моментально увидела, что за богатство у папы на ладони. Она тут же подбежала к нам по ветке. Я протянул ей орех, она схватила его, отбежала к стволу дерева, села и принялась
И тут мне пришла в голову простая мысль. «Так вот же он, настоящий зверушник! Держи тут хоть тысячу хомяков! Хоть десять тысяч белок!.. А в конце этого парка есть еще огромный пруд. Такой большой, что по нему даже спасательный катер ходит!.. В этом пруду вполне можно держать кашалота с его женой кашалотихой и их маленьким кашалотьим сыном. Всем места хватит! Живите, пожалуйста!.. А в лесу можно будет развести не только барсуков и диких кабанов, но и зебр, и медведей, и лосей, и слонов, и даже тигров! Не то, что там белочек или хомячков! Ребята сюда со всей Москвы будут ездить! Зверушник наш будет почище, чем московский зоопарк, где в выходной день и повернуться негде».
Я только хотел рассказать папе о таком удивительном открытии, как позади нас раздался пронзительный девчоночий крик:
— Здесь они! Идите сюда!..
Кто-то пробежал по соседней дорожке, среди кустов мелькнули длинные голенастые ноги в красных рейтузах.
— Наташка!.. Пап, слышишь? Тети Клопина Наташка!
Кто-то ей ответил, но я не расслышал кто, потому что как раз в это время сам говорил.
— Откуда она узнала, что мы здесь?
— Наверное, ей Павлик встретился и сказал, — тоже прислушиваясь, как-то настороженно ответил папа.
— Предатель!
«Теперь Наташка пожалуется тете Клопе, та скажет маме, мама — бабушке и пойдет канитель…»
— Пап, пошли отсюда: застукают!
Я потащил папу за руку в глубь леса.
— Да, да, пошли, — сказал, оживившись, вдруг папа. Он бросил и затоптал в траве папиросу. Почему-то даже немного побледнел и потер ладонями лицо, как будто влез в паутину.
— Пойдем, — повторил папа и даже взял меня, как маленького, за руку, но повел не в глубь леса, а совсем в противоположную сторону, как раз туда, где кричала Наташка.
— Куда же ты?
— Пойдем, сынок, пойдем, — сказал мне папа успокаивающим голосом, но я слышал, что сам-то он очень волновался.
Едва мы, продираясь сквозь кусты, переступили канаву и вышли на дорожку, чуть ли не нос к носу столкнулись с… мамой и Наташкой!
Наташка, как гусенок лапчатый, в своих красных польских рейтузах, румынском белом пальто и вьетнамской шапочке, не только стояла рядом с моей мамой, она обнимала мою любимую маму! И мама тоже обнимала ее, а Наташка сияла, как будто не нас нашла, а золотые россыпи!
Я почувствовал, что корням моих волос стало жарко, а кепка сама приподнялась на голове. То Наташка бегала вокруг моего папы, а теперь и за маму принялась?
Я — ощетинился…
Мама смотрела на нас серьезно, но глаза у нее сами по себе стали смеяться. А что тут смешного?.. Я оглянулся на папу.
Папа от неожиданности тоже стоял как вкопанный. Надвинув кепку на лоб и сузив глаза, он смотрел на маму, как из-под моста, — вот-вот скажет: «Отдай кошелек!»
Вид у нас был довольно общипанный. Прямо скажем, не очень приглядный вид… Но о каком виде можно говорить, когда в нашей семье «катастрофа» и последнюю маму отбирает Наташка!
— Господи!.. Горе вы мое! — неожиданно добрым голосом сказала вдруг мама, как будто взяла и отпустила туго натянутую пружину. — Надо же такое! — продолжала она. — Два мрачных типа скитаются по дремучим лесам и домой не идут. Их, видите ли, надо приглашать…
От этих слов папа даже вздохнул, но я не поддался.
— Ну куда вы запропастились! — сказала мама. — Там уж Николай Иванович извелся весь!
— Что? — переспросил папа.
Его, как и меня, наверняка поразило то, что мама разговаривала с ним «прежним» голосом, как будто не было в нашей семье никакой «катастрофы».
— Квартира, говорю, готова, — повторила мама. — Николай Иванович ждет…
— Да, да, идем, — словно спохватившись, хриплым вдруг голосом сказал папа.
Наташка, не отпуская маму, запрыгала вдруг как ненормальная. Мы направились к выходу из лесопарка. Мама и папа оказались впереди, и я не поверил своим глазам. Папа был в телогрейке, а мама не только взяла его под руку, но даже прижалась головой к его плечу. От такой картины я только рот разинул и так с открытым ртом шел, раздумывая о жизни взрослых: «То мама телогрейку не признавала, а теперь сама ласкается…» Но у выхода из парка я все же догнал маму и, придержав ее, пошел рядом, пропустив вперед и папу и Наташку. Я нарочно замедлил шаги, чтобы высказать ей свою обиду:
— Как ты можешь ходить и обниматься с Наташкой?
— А почему бы мне с нею не обниматься? — тоже замедляя шаги, спросила мама.
— Потому что не она, а я — твой сын.
— Очень приятно познакомиться, — сказала мама. — Но я-то обнимаю ее не как своего сына или дочь, а просто как хорошую девочку.
— Это Наташка хорошая?
— Конечно! А ты считаешь, плохая?
— Самая вредная во всем микрорайоне!..
От обиды у меня перехватило горло. Я все-все вспомнил: и как эта сопливая Наташка, которую прихлопнул бы как комара, оборвала мне карман, и все увидели, что мои джинсы вовсе не «Супер Райфл», а всего лишь «Милтонс», и как поддала сзади коленкой так, что я и «бабл гамм» проглотил, и то, что Наташка лезла из кожи вон, чтобы заполучить себе моего папу. А теперь?.. За мою маму принялась?..
— Почему же она для тебя такая хорошая? — совсем разобидевшись, спросил я.
— Потому что правдивая. Пришла и сама сказала: «Людмила Ивановна, я вас обманула. Я сама придумала, что дядя Петя разрешил мне называть его папой. Я так сказала потому, что он у вас очень добрый…»
— На одном добром десять недобрых ездят, — сказал я, вспомнив, что такую же мысль, жаль, немножко раньше меня, высказал дядя Коля.
— Может быть, скажешь, кто эти, применительно к папе, «недобрые»? — не очень-то ласковым голосом спросила мама.