Снежный ком
Шрифт:
Как ей сказать об этом, заставить думать обо мне, а не об этом павиане, прохиндее и жулике Теме, все больше запутывающемся в своих делах? После моего «геройского» полета в чан с известью Лялька, наверное, еще меньше стала меня уважать. А мне ну просто необходимо было ее уважение. Что-то надо было сделать, чтобы она мне поверила, чтобы ее доброта и ласка вернулись ко мне.
Глядя на белую стену, выложенную из силикатного кирпича, я мучительно думал, что бы это такое могло быть, и, кажется, придумал.
Последняя попытка
Для того чтобы у меня получилось задуманное, надо было основательно повозиться с чертежом. А сказать точнее — с разметкой, потому что каждой букве надо было найти свое точное место. Как известно, слова пишутся слева направо: напишешь «ма», потом еще «ма» и получается «мама». А тут надо было все сразу уложить на века с помощью известково-цементного раствора, начиная от нижнего ряда кирпичей и кончая верхним.
Я точно вымерил ширину торцовой стены школы, где не было окон, забрался в укромный уголок, взял лист бумаги, начертил эту стенку в масштабе один к десяти и на уровне третьего этажа (его еще только начинали выкладывать) вырисовал каждый кирпичик будущей надписи. Потратил я на это дело добрых два часа, зато был уверен, что, когда придет время выполнять задуманное, — все сделаю точно, не ошибусь. А когда зачертил красным карандашом клетки, где должен быть красный кирпич, даже удивился, как здорово получились рвавшиеся из самого сердца слова. Но получится ли у меня все так же хорошо в натуре?
Не раз я удивлялся, до чего точно каменщики кладут кирпичи и по горизонтали и по вертикали. Стенка у них, если ее положить горизонтально на землю, такая, хоть биллиардные шары по ней гоняй. Углы, как по струнке, и уж будьте уверены, точно девяносто градусов… Правда, наш командир отряда Юра как-то проводил занятия с каменщиками и сказал, что самые точные прямые углы, как это определили приборами геодезисты, например, в Москве у Лефортовских казарм, а строили их еще в те времена, когда никаких теодолитов и в помине не было. Мне такая точность, конечно, и не снилась, да я и не думал, какая там у меня получится стена. Важно было другое — что получится на стене, да и саму стену хотелось так выложить, чтобы бригада Ляли ее больше не перекладывала, и она осталась бы стоять на века.
Но как мало мне отпускалось на мою задумку времени! Ночи-то в июне с воробьиный нос, особенно в средней полосе. Уж действительно заря с зарею сходится. И еще неприятность. Больше всего беспокоил меня ночной сторож дядя Миша, которого для порядка председатель колхоза и наш прораб Юра определили охранять «объект», чтобы кирпич и цемент и другие там стройматериалы не пропадали. Этот дядя Миша работал в столярной мастерской вместе со мной столяром-наставником и мог мне весь мой замысел запросто сорвать.
Как назло, он еще с вечера, едва пришел на стройку, всем своим видом словно говорил, что никуда не спешит. Для начала принялся грести граблями щепки и мусор, собирать обрезки досок, а потом из всего этого мусора развел костер. А когда костер был уже разведен и отсветы его, словно сполохи северного сияния, зашевелились на полотняной стенке палатки над моей головой, дядя Миша пригласил к своему огоньку такого же, как он сам, дружка «образца двадцатого года». Они там что-то говорили вполголоса про войну, танки и «катюши», чокались стаканами, с хрустом закусывали доморощенной редиской, раздирали вяленую воблу.
Я лежал на раскладушке у стенки палатки и дышал так, как будто спал глубоким сном, и не шевелился, чтобы скрипом не разбудить ребят, которые справа и слева от меня вовсю посвистывали носами. Да и сам я стал подремывать, как вдруг почувствовал, что у догорающего костра никого нет и, кажется, можно приступать к выполнению задуманного плана.
Захватив в охапку одежду и рабочие ботинки, а заодно припасенный с вечера комбинезон работавшего бетонщиком Коли Лукашова, я выбрался из палатки, переминаясь на обжигающей ноги росе. Быстро оделся, вытащил из тайника припрятанный с вечера мастерок и, маскируясь за грудами бетонных стройдеталей, отправился к строящемуся зданию школы.
Я даже не думал, что после теплой постели таким холодным окажется известково-цементный раствор. Его я тоже припас еще с вечера, делая вид, что помогаю девчатам. Белый кирпич был уже на лесах, красного для моей задумки требовалось не так много. Его я живехонько натаскал по сходням на уже освоенной «козе». Наконец, сам взобрался на леса и на всякий случай прислушался.
Во всей природе разлилась росистая, чуткая и звонкая, благодатная тишина. Сосны на фоне охватившей северо-восточную часть неба зари раскинули свои темные лапы. Солнце где-то за горизонтом совершало свою ночную прогулку, как будто искало поудобнее место, чтобы снова нам показаться, но пока что его не находило. Спали птицы, и только «тыркал» неугомонный коростель. «Поджали хвосты» притаившиеся под листьями злые комары. А комары в Костанове, надо сказать, такие, что, когда поймаешь его и зажмешь в кулак, ноги висят по одну сторону кулака, а нос торчит — по другую.
Дядю Мишу то ли сморила усталость, и он куда-то исчез, чтобы перевести дежурство из вертикального положения в горизонтальное, то ли, несмотря на поздний час, решил он нанести ответный визит своему фронтовому другу. Так или иначе, оба они наконец-то убрались со стройки.
Меня била дрожь, возможно, от ночной прохлады, а может быть, и от нервного напряжения. Я стоял на лесах и прислушивался, не следит ли кто за мной и не поднимется ли сейчас вселенский хай с воем сирен, сигналами громкого боя — трезвоном колоколов пожарных машин? Но нет, все вокруг было спокойно.
С сильно бьющимся сердцем я развернул свой чертеж, зачерпнул из лотка раствор, разровнял его на стене мастерком и положил первый кирпич, сначала белый, силикатный, согласно плану, тут же отметив его крестиком на чертеже, за первым — второй, третий… Наконец дошла очередь и до красного, потом — снова белый, снова красный… Оказывается и вправду, стоит закончить подготовительные работы и начать основные, сразу приходит другое настроение: успокаиваешься и сосредоточиваешься, потому что делаешь настоящее дело.
Надо было спешить: времени у меня до рассвета оставалось очень мало. Но работал я уверенно, отмечая уложенные кирпичи крестиками на своей схеме, и так — ряд за рядом, буква за буквой, пока не стала прорисовываться вся фраза.
Мне теперь было тепло, а вскоре стало жарко. Я не обращал внимания на орущих во все горло проснувшихся птиц, доносившееся из всех дворов Костанова пение петухов, другие звуки пробуждавшегося села. Надо было торопиться, чтобы закончить дело, пока спит наш стройотряд, пока не погнали коров в стадо костановские хозяйки. Я уже заканчивал так смело задуманное дело, когда, подняв голову, увидел, что ночной сторож дядя Миша вернулся на стройку и теперь стоит напротив моей стены, стараясь понять, что же это такое здесь происходит?