Сногсшибательная Мэри
Шрифт:
Миллиметр.
За.
Миллиметром.
Мы вместе наблюдаем, как это происходит. Я слышу, как у Джимми перехватывает дыхание. Затем я поднимаю голову и вижу, как его глаза слегка закатываются за почти закрытыми веками. Еще миллиметр — он вновь стонет.
Все это время я стараюсь быть максимально расслабленной.
— Ты знаешь, как я хочу сжать тебя, но не делаю этого.
— Хорошо, — выдыхает он, пытаясь притянуть меня к себе. Я очень хочу позволить ему сделать это, но еще больше я хочу сделать
Через минуту внутри оказывается только его головка, а мои бедра горят, но это приятная боль. Я никогда не видела, чтобы Джимми выглядел таким беспомощным, но в то же время испытывал такое безграничное удовольствие. Он кладет руки мне на бедра и вместо того, чтобы потянуть, поддерживает меня. Держит меня, позволяя мне опускаться на него еще медленнее, чем раньше.
Еще через тридцать секунд он начинает раздвигать мои стенки, и его руки хватают меня и начинают тянуть быстрее.
— Медленно, — говорю я.
Я чувствую его так, как никогда не чувствовала другого мужчину. Каждый дюйм его тела, каждый изгиб. Здесь нет трения, только связь.
— Господи Боже, Мэри.
— Я знаю, — шепчу я в ответ. О Боже, я знаю.
Это противоположно тому безжалостному способу проникновения в меня, к которому я привыкла. И меня поражает, что вместо того, чтобы он брал меня, я медленно, мощно, осторожно беру его.
Что очень, очень сексуально.
Я пытаюсь вспомнить хоть что-то из прочитанного. О магнетизме и полярности. Я протягиваю руку и прикладываю ее к его сердцу. Взгляд Джимми скользит по моей руке, и он повторяет за мной, будто читал ту же самую книгу.
Дыхание Джимми замедляется, и когда я уже на полпути вниз, он откидывает голову на подушки. Мышцы его грудной клетки напрягаются, а плеча растягиваются и изгибаются.
Я прижимаюсь губами к его груди и нежно посасываю сосок. Джимми подносит руку к моей голове и удерживает меня. И всего лишь. Просто держит меня. Осторожно и тепло, абсолютно без всякой силы.
Как только он входит в меня до конца, я позволяю своему весу полностью опустится на него. Инстинктивно Джимми начинает медленно входить в меня снизу, но я прижимаю руки к его бедрам, чтобы остановить.
— Просто будь внутри меня. Вот так.
Я не прижимаю его к себе, но не дразню. И, о Боже, как же мне хорошо. Я позволяю себе расслабиться на нем, чтобы втянуть его так глубоко, как только смогу, без всякой спешки. Правда в том, что у нас действительно есть вся ночь. Если она нам понадобится.
Когда проходит несколько секунд, и мы оба успокаиваемся, я смотрю ему в глаза.
— Мне нужно знать, чего ты боишься больше всего на свете.
Джимми хмурит брови.
—
Я киваю.
Он становится серьезным, сосредоточенным и доверяет мне, как и обещал. Наконец, Джимми говорит:
— Я ничего не боюсь.
Я наклоняюсь и сильно целую его, продолжая держать своё тело расслабленным поверх его. Так что мы — одно целое, он внутри меня, и я вокруг него. Он обхватывает меня руками за спину и медленно и глубоко вдыхает.
— Пожалуйста, скажи мне, — тихо прошу я. — Я хочу знать.
Его суровое лицо становится немного застенчивым. Слегка уязвимый, Джимми смотрит на край кровати. Я наклоняю его лицо обратно ко мне, и его сильная челюсть покоится на кончиках моих пальцев.
— Я начну первой, — говорю я, заставляя себя немного расслабиться.
Он кивает, на мгновение прищурившись, словно пытаясь понять, не шучу ли я.
— Да. Начинай первой.
Чего ты больше всего боишься, Мэри?
Скажи ему.
Не лги, потому что он узнает.
Скажи ему правду, как ты хочешь.
— Все в порядке. — Джимми перекидывает мою косу через плечо. — Что бы это ни было, все хорошо. — Он стягивает резинку и помогает моим волосам свободно упасть на плечи.
Я позволяю себе потеряться в его глазах. В том, как он ощущается внутри меня. В том, как я себя чувствую рядом с ним. Нужно много мужества, чтобы сказать это. Это не то, о чем я хочу рассказывать, и не то, чем горжусь. И даже не то, о чем я в принципе желаю разговаривать. Но мне нужно ему сказать. И я хочу ему сказать. Если кто и должен об этом знать, так это Джимми.
Поэтому, глубоко вздохнув, я говорю. Не приукрашиваю и не смеюсь, а просто говорю это. Сейчас, находясь в безопасности, насилие совсем не то, что пугает меня больше всего. Это намного глубже.
— Ты разозлишься, — говорю я, как будто это не мне пришла в голову идея начать такой разговор. Теперь я почти жалею об этом, почти пинаю себя за то, что вообще встала на эту дорожку. Но вот мы здесь. Если я сейчас совру ему, то все пропало.
И я не позволю этому случиться.
Поэтому я просто выпаливаю это, быстро и уверенно, как только могу.
— Я ужасно боюсь иметь детей.
Я готовлюсь к неизбежному, к тому, что все люди любят твердить, к тому, что они считают наилучшим комплиментом. «Из тебя вышла бы замечательная мать».
Джимми этого не говорит. Он просто изучает мое лицо и подносит большой палец к моей щеке.
— Но почему?
Есть миллион причин, но только одна из них действительно звучит правдиво.
— Потому что я не хочу расставаться со своей жизнью.
Он моргает. Его глаза мерцают.