Сногсшибательная Мэри
Шрифт:
Игроки, находящиеся в стороне, молчат. Вальдес говорит мне:
— Ты хоть представляешь, что происходит?
Я смотрю на него. Сегодня он действительно выглядит в точности как медведь. Он так сильно вспотел, что черная, жирная краска потекла по его щекам, отчего вокруг его глаз образовались черные круги как у панды. Вальдес достает медовую палочку откуда-то изнутри своей майки.
— Без понятия. Вообще.
— Дело в том, что… — он открывает палочку и посасывает. Затем протягивает мне ещё одну, и я делаю то же самое. — …идея в том, что мы ударим в ту штуку. Если мы это сделаем, мы получим очко. Но, — говорит
В отчаянии я пытаюсь вспомнить фрагменты игры, которой меня научила Википедия.
— Два очка?
— Бинго. И теперь все зависит от твоего мужчины.
Я с силой грызу свою медовую палочку.
— Сможет ли он это сделать? — Вальдес подносит руку к уху и наклоняется ко мне. Я повторяю вопрос в его огромную, вспотевшую, грязную руку. — Он может это сделать?
Вальдес не смотрит на меня, расплющивая соломинку с медом.
— Их защита хороша, но я тебе кое-что скажу. Когда этот ублюдок в игре, — он смотрит на меня сверху вниз, — он в игре. — Я киваю.
А потом Вальдес хватает свой шлем и снова выбегает на поле.
Я сосредотачиваюсь на Джимми. В целом они выстроились по той же схеме, что и раньше. Близко к конечной зоне. Я чувствую, насколько напряжены мои нервы. Я смотрю, как громадный парень, должно быть, семи футов ростом и ни дюйма меньше, грызёт ногти. Я смотрю, как Бреннер, который был таким серьёзным в самолете, смотрит в небо и прижимает ладонь ко рту
Вальдес бросает мяч между ног, и Джимми ловит его. Его ноги медленно, уверенно, но осторожно идут назад, вдавливая дерн, когда он отступает. Противоборствующие игроки, самые большие, самые мощные, самые подлые, начинают двигаться за ним. О Боже, чертова игра. Конечно, это захватывающе, если только мужчина, которого вы любите, не тот парень, которого все пытаются обидеть.
Парень, который поймал тачдаун, что-то кричит Джимми из задней части зачетной зоны. Но он попадает под подкат сбоку и вылетает за пределы поля. И что же делает Джимми? Он смотрит на меня. Один взгляд. А затем хватает мяч и бежит. Его ягодицы двигаются, а квадрицепсы напряжены, он наклоняется, отчего его шлем оказывается впереди остального тела.
Бух.
Толпа мужчин нападает на него как волки. Он теряется в путанице ног, тел и маек. Я ничего не вижу и не понимаю, как вообще кто-то может что-то увидеть. Один из судей попадает прямо в клубок мужчин, и 70-тысячная толпа замолкает.
Медленно, тело за телом все высвобождаются. Пара игроков из «Медведей» вскидывают руки вверх в знак того, что, как я знаю, обозначает очки!
Толпа рычит на них, но судьи не вмешаются.
Еще больше тел отделяется от кучи. Неожиданно появляется туфля. Шлем. Человек за человеком отделяются от кучи. Внизу я вижу его.
Мой Джимми лежит, растянувшись на животе и раскинув руки, как будто собирается нырнуть в бассейн. В его огромных сексуальных руках в перчатках — мяч. Под ним ярко-оранжевая краска.
Напряжение вокруг меня превращается в самое чистое, самое заразительное счастье,
***
В раздевалке царит радостный хаос. Я заглядываю в дверь, но внутрь не захожу. Это их время, их дело, их празднование после такой большой работы, такого количества игр и таких больших надежд. Я обнимаю себя и начинаю думать, как теперь вернуться в отель. Это пустое и грустное чувство — неплохое, но немного похоже на то, когда вы заканчиваете любимую книгу или фильм, и вам так хочется, чтобы вы могли испытать все это снова. Когда я направляюсь к указателю «Выход» в конце коридора, то слышу, как позади меня доносится тяжелый тук-тук-тук. Мое сердце бешено колотится, и я поворачиваюсь. Это Джимми в полном снаряжении — без шлема, но все еще в накладках и краске — бежит ко мне.
Его руки широко раскрыты, и он заключает меня в объятия. Он вспотевший, твердый и просто идеальный. Мои ноги кружатся в воздухе, и его щетина царапает мою щеку.
Не отпуская меня на пол, он бросается через боковой выход на пустой лестничный пролёт.
— Я говорила, что ты справишься, — говорю я, крепко целуя его в щеку. Под моими пальцами его руки скользкие от пота. — Я говорила тебе!
Счастье на его лице показывает мне, как он, должно быть, выглядел в детстве, та же самая невинная, абсолютная радость, которую испытывают дети. Такую испытывала Энни, когда я вручила ей теплое печенье.
— Ты знаешь, что случилось? Я перестал думать обо всем. Я сосредоточился на тебе. И мы выиграли эту гребаную игру, Мэри. Ты сделала это. Ты сделала это.
— Неееет, — я качаю ему головой. — Поверь мне. Я видела. Это всё ты.
В этот момент Джимми целует меня, задыхаясь и улыбаясь. Затем он отстраняется.
— И что теперь? Ты собираешься сбежать?
— Я возвращалась в отель, — говорю я, улыбаясь ему, — ты возвращайся в команду. Тебе нужно многое отпраздновать.
Он прижимает меня к стене, и струйка пота стекает по его горлу на майку.
— Нет, красавица. Я хочу отпраздновать это с тобой. Только ты. Я думаю, ты мой талисман на удачу.
— Стоп, — я чувствую румянец на щеках и слабость в коленях.
— Я не остановлюсь, — он толкает меня бедрами. Его накладки прижимаются к моим бедрам, а его манжета упирается в мой живот. Да благословит Бог того, кто создал эту форму. Благослови, благослови, благослови.
— Открою тебе секрет, — шепчу я ему на ухо. — Я действительно не хочу, чтобы ты останавливался. Больше никогда. Продолжай. Именно так.
Джимми смеется и еще раз целует меня. Мы слышим, как кто-то наверху выходит на лестницу, и он отступает от меня.
— Жди меня в своей комнате, — шепчет он. — Потому что в одной из купленных тобой книг есть глава, которую мы просто обязаны испробовать на себе.
— Но, Джимми, у тебя есть дела. Команда…
— Мэри Монахан. Просто позволь мне поступить по-своему. Ты, блин, знаешь, что, в конце концов, я это получу, — говорит он. — Восемь часов. Ты. В постели. Поняла?
Бабочки порхают внутри меня, подрагивая.