Снохождение

mso

— А кто сказал, что мы начали играть? — состроил тот смешную морду.

— Пфффф, какие вы скушные, о позорище! — зарылась та мордашкой в подушку.

— Сначала хорошенько расслабимся, а уже потом начать играть в признавалки, — что-то вытащил Талса, неведомо откуда, с коварнейшей улыбкой.

Первой всё поняла Эллазиши:

— Уииии! Талси, я тебя люблю, мой сладкий!

Затем поняли и все остальные, и Миланэ — тоже. Дамавеск. Сладкая смесь с мускатом и гашишем; удовольствие патрициев, дорогое, модно-популярное в последнее время, простое в употреблении — потому и привлекает — но совершенно неизящное. В среде Ашаи-Китрах пользуется почти что презрением. Талса предоставлял его взору страждущих на небольшом, серебряном блюдце с забавной крышечкой; очевидно, оно служило только для дамавеска, потому что Миланэ не могла себе представить иного предназначения для такой посудинки.

— Эллазиши, будешь?

— Спрашиваешь.

Она взяла себе маленькой ложкой зеленоватой массы.

— Сир Сатарина? — учтиво подошёл к нему Талса.

— Не, не, не буду, полно… Ладно, уговорил, — хотя никто его и не уговаривал.

Ланшана молча взяла ложечку и так же молча приняла угощение.

— Синга?

Он как-то виновато поглядел на Ашаи своего рода, словно ища одобрения.

— Ну я… Пожалуй, давай, чего там. Миланэ? Ты?..

— Кстати, вы заметили, что Ваалу-Миланэ ещё не проронила ни слова? — с какой-то внезапной, острой подозрительностью сказала Эллазиши, чуть сощурившись, поигрывая ещё полной ложкой в ладони.

— Добрые Сунги, ну кто так поступает?.. — с великим укором молвила дисциплара, и все затихли, наконец снова услышав её голос. Даже Сатарина внимал, ожидая справедливого гнева или какой-нибудь вспышки поучений. — Кто так обходится с внереальностью? Мы так мило беседуем, а гашиш — это тяжёлая поступь, а вы её ещё мешаете с сахаром и сладостями; но вот опиум — светотень, это — лёгкость. Дым. Ваал мой, зачем вам эта подделка, камень на шею? Талса, раз у тебя есть дамавеск, то могу предположить, что найдётся и опиум?

Тот ничего не ответил, но лишь три раза яростно хлопнул в ладоши. Мигом влетела прислужница, он широким жестом подозвал её к себе и что-то громко зашептал на ухо. Та кивнула два раза и спешно удалилась.

Все сидели, молчали. Только Сатарина, покусывая нижнюю губу, забавно зыркал на всех. Зырк. Зырк. Потом с чудовищно комичной осторожностью взял себе перепелиное яйцо и начал кушать.

Всем пришлось слушать, как он чавкает.

Тут Миланэ встала, сопровождаемая взглядами; все посчитали, что она то ли решила удалиться, то ли выражает недовольство, но на самом деле дисциплара просто встала навстречу служанке и приняла от той большой поднос, на котором были две тонкодлинные, деревянные трубки и курильницу на вычурных ножках; чуть подумав, Миланэ прихватила ножичек, которым предполагалось резать фрукты.

— Вот. Всё для сиятельной, — подошёл к ней хозяин.

— Лучше, чем можно мечтать. У тебя всё есть, — Миланэ сама отнесла это к столу и открыла курильницу, где увидела очень даже солидный запас добротного, тёмного экстракционного опия.

— Но разве можно мешать опий с гашей? Шоколад в карамели получается, — подошёл Ману, скрестив руки. — Животик заболит.

— Не заболит. Вы все будете опиум. Отставьте ложки, — ответила дочь Сидны.

— Я могу всё устроить, я… — попытался было распорядиться Талса, но Миланэ даже не посмотрела на него; она как раз пересыпала опий на кончике ножа на маленькую, приспособленную ею тарелку.

— Не стоит утруждаться. Ашаи всё сделает сама. На то она и служит Сунгам.

Ману-Тайназ, почесав гриву, отошёл к остальным, залихватски подмигнув.

— Если честно, у меня никогда нормально через трубку не получалось. Мы его так, на иголке, это самое… — зашептал дисципларе хозяин. — Некрасиво. А дамавеска скушал, и всё.

— А теперь всё получится, Талса. И не кушай дамавеск, это — дурной тон.

— Как прикажешь, сиятельная, — улыбался он во все тридцать.

Экстракционный опий нуждается в хорошем гранулировании, но для курения нельзя его превращать в пыль или мелкий порошок — это знает каждая дисциплара, хоть сколь нибудь знающая фармацию. В том-то причина многих неудач при отдыхе с ним; в форме порошка он сгорает слишком интенсивно, и вместо ласковых объятий получается удар по морде. Здесь ещё много тонкостей. Помельчённые гранулы — а Миланэ сейчас и занимается их созданием — надо хорошо зажечь и раскурить, иначе ничего не выйдет…

Все пытливо глядели, как она ловко раскуривает трубку, резко выдыхая неверный начальный дым; она так же, молча, глядела на них. Она видит их плохо, она занята тем, чтобы начальный дым — самый тяжёлый и малоприятный — не попал в лёгкие.

— А другую, может так быстрее буд… — не знал покоя Талса.

— Шшшш… — приложила она палец ко рту.

Готово.

Сперва она подошла к Синге, как самому родному из присутствующих, а не к хозяину. Подошла необычно, сзади; он было попробовал обернуться (что выдало его неопытность — среди настоящих любителей он не бывал, ибо где есть настоящие любители, так среди них обязательно будет какая-нибудь Ашаи, а они уж знают толк в сей церемонии), но она нежно не дала этого сделать.

— Пей, душа, из фонтана внереальности, — так принято говорить, если кого-то угощаешь. Вообще, фраз есть очень много, на всякие случаи жизни: для старших, для младших, для равных, для любовников, для патрона — для кого угодно. — Затягивайся. Сильнее. Не бойся… Ещё, ещё, — запустила пальцы левой руки ему в гриву. — Медленно отпускай… Хороший, хороший.

Оставила его, пошла дальше.

— Пади, душа, в плен моря покоя, — подошла сзади к хозяину-Талсе.

Талса оказался поопытнее и расторопнее; от её прикосновений вздрогнул, Миланэ поняла, что эмпатия её раньше не подвела — Талса сильно симпатизирует ей.

— Сойди, душа, во дно тёмных вод, — это к Ману.

Мельком взглянула на Сингу. Тому уже было хорошо: он сильно закрыл глаза и невидяще уставился в небо.

С Манутаем всё чуть осложнилось: он совсем потерял голову от всех чар и попытался хитростью поцеловать дисциплару, посильнее прижав её руку к своему плечу; но Миланэ, львица, смогла улизнуть, как это делали её неисчислимые предковицы, избегая нежеланных притязаний.

Эллази-Эллазиши. С самками всё чуть иначе, к ним подходишь не сзади, а спереди, садясь на колени. При этом принято брать левою ладонью кончик собственного хвоста, и то же делает твоя подруга; так вы сплетаете пальцы своих ладоней, а вместе с тем — сплетаете и хвосты, символ вечного единения-сестринства всех львиц Сунгов, а может — и львиц мира. Эллази оказалась хорошо знакомою с этими ритуалами-жестами-движениями, а потому экзерсисы Миланэ не были встречены удивлённым взглядом, только Эллази пришлось придвинуться — хвостик у неё оказался коротковат; наверное, это было её уязвимым местом, слабостью, тщательно скрываемым недостатком, ибо она так поглядела на Миланэ, что… ай ладно.

— Открой, душа, свои вечные пропасти.

Остались Сатарина и Ланшана. Лучше начинать с противного, а закусывать сладким, поэтому Миланэ выбрала первого. На удивление, тот не делал никаких лишних движений, не говорил глупостей, и вообще молчал, всё приняв как данность и не пытаясь сострить-выдумать.

— Закрой, душа, свои тленные непокойства.

Он устало кивнул, его уши поникли.

Дисциплара встретилась взглядом с прекрасной львицею; она села против неё, Ланшана охотно сплела свою ладонь и хвост, безропотно приняв всё, что ей предложила Миланэ, и она ощущала её тёплую ладонь и шелковистый кончик хвоста этой светлой львицы безупречной грации.