Снохождение

mso

— Чего «этого»? — развела руками Амалла. — Приятия? А как иначе? Что значит «не все»? Всем было трудно, Милани. И мне, в своё время. Я боялась сделать что-то не так. Боялась того, что могу увидеть при встрече с Ваалом.

Вон оно всё как.

«Она не знает. Всё-таки никто не знает… почти. Значит, это действительно тайна. Я должна была умереть, но не умерла. Амалла обманула меня?»

— Пусть Хильзари меня простит, я ещё не совсем отошла. Беспорядок в голове.

— Ничего. Миланэ, вообще-то я пришла не просто так. Надо тебе кое-что… сказать, — Хильзари ходила взад-вперёд; казалось, она бродит в своём тревожном мире, плохо слыша и видя окружающее.

— Слушаю.

Несколько раз наставница попыталась начать речь, но неудачно.

— Поздравляю. Ты стала славной Ашаи. Не буду мешать, потом поговорим.

Даже самый непрозорливый лев догадался бы, что Хильзари сказала совсем не то, что хотела. Она быстро, не прощаясь, ушла; Миланэ проводила её взглядом.

Наконец Миланэ полностью оделась и вышла из Обретения. Как оказалось, сёстры Круга продолжают ждать извне, стоя плотным кольцом. Они, заметив её, заулыбались и подошли.

— Рады видеть тебя, сестра. Как чувствуешься?

— Хорошо, — ответила Миланэ. Несмотря на слабость, это было правдой. — Спасибо, сёстры, за всё. За то, что были со мной.

— Пожалуй, пришёл черёд и познакомиться. Меня зовут Ваалу-Гизела, я…

Существовал обычай, что соблюдался не всеми и не всегда: сёстры Круга Семи представляются испытуемой только после удачного Приятия. Вроде поверья: раскрыть ученице имена перед Приятием — к несчастью.

Миланэ с предосторожностями отвели домой, где она под наблюдением заснула. Когда проснулась, аж под вечер, её накормили, как маленькую; это была одна из служительниц больницы и одна дисциплара, обе — немногословные. Убедившись, что Миланэ вполне неплохо чувствуется, они ушли.

Великое удовольствие — ни о чём не думать. Она снова уложилась спать, всласть опившись холодного морса и сжевав сушеный лист коки, редкого и дорогого в Империи куста юга — пару листов оставили львицы, что обхаживали её. Его давали идущим на поправку — для бодрости; вообще, Миланэ слыхала, что на Юге, в Кафнском протекторате, коку жуют и просто так, хоть целый день, а многие говорят, даже учёные, что кока — настоящее чудо и средство от всего. Но Миланэ хорошо знает, как воспитанница Сидны, что такого не бывает.

От листа коки появилась бодрость, ясность мысли, а сон пропал.

Немного посмотрела в окно.

— И где Арасси? — вдруг задалась вопросом.

Вопрос прозвучал в пустой тишине комнаты чуждо и странно.

Вдруг ей показалось катастрофическим то, что она не успела сделать внятных записей из «Снохождения». Ведь совсем скоро отдавать!

Слово — дело. Взяла перо, чернила, листов побольше. И сразу столкнулась с проблемой. Записать хотелось всё.

«А если не отдавать «Снохождение», а?», — сверкнула шальная мысль.

Наплевав на записи, Миланэ просто углубилась в чтение.

Львиный род стремится к знанию.

Мы — живые существа, имеющие ум и волю; мы желаем знать о мирах.

Дневной мир перед взором есть всегда, когда мы не спим; он един, неделим, не даёт поводов для сомнений. Но другие миры и многие вещи нашего мира можно познать только в снохождении. Любопытство львицы духа естественно — она желает знать и о мире дня, и о мирах ночи.

Чтобы знать вещи сего мира, нужен сильный разум. Он будет вести мысль. Чтобы знать вещи иных миров, нужна сильная воля. Она будет вести намерение.

Разум, ведущий мысль — дело самца.

Воля, ведущая намерение — дело самки.

В каждом из нас и каждой из нас есть от иного пола, потому разум и воля сплетаются.

Так что делать, спросишь ты, ученица.

Ты будешь волящей, если будешь сновидеть. Ничто иное так не ведёт волю к силе, как снохождение.

Миланэ притомилась читать, когда было уж далеко за полночь. Она как раз читала о том, что делать, если ведёт только по одной тропе древа мира, а на остальные не можешь попасть, как тут нечаянно посмотрела на кровать Арасси и вдруг привиделось, что та покрылась тёмными пятнами. Кровать её казалась очень страшной. Но стало понятно: всё это — последствия того кошмара, что пришлось пережить.

«У неё, верно, второе испытание оказалось не под стать моему. Начали мы одновременно, но сому она может пить и сегодня, а не вчера, как я. Кроме того, её могли в больницу положить, а не у нас дома. Она так боялась сомы…»

«Снохождение», наконец, закрыла и спрятала, улеглась поудобнее.

— После такого что угодно померещится…

Мысли завертелись.

«Что?! Это?! Было?! Почему я жива? Значит, надо мной сжалились? Кто-то узнал? Кто-то замолвил слово? Кто-то меня обманул? Амалла? Это такое испытание веры?»

Нет, лгать не надо: Ваалу-Миланэ-Белсарру начало медленно, но уверенно охватывать ликование. Мало того, что никакого яда, так она ещё стала сестрою-Ашаи! Она жива, воспряла из мёртвых, теперь она иная — пришла к тому, к чему устремлялась почти всю жизнь. Большую часть сознательной жизни она посвятила ученичеству — и вот оно окончилось.

Великое чувство, великое время. Вот оно, славное окончание всех невзгод.

Она заснула прямо во время чтения; щека склонилась к странице книги Малиэль, свеча догорела, в комнате стало темно, и можно увидеть, как лунный свет, пробиваясь сквозь занавеску, серебрит её уши и нос, давая жизнь глубочайшей тени на лице.

Миланэ проспала.

В то время, как остальные сёстры — ещё вчерашние дисциплары! — быстро, радостно, с торжеством и спокойствием величия готовились к заключительной церемонии в стаамсе, дочь Андарии беззаботно предавалась сну. А проснувшись, она всё делала в жуткой спешке, одновременно продевая серьги и поедая кусок холодного мяса, но потом поняла, что не успеет, и сбавила прыть. Это плохо, но не смертельно (теперь сие слово всегда будет казаться ей забавным), потому что следующая такая церемония состоится через семь дней.