Снохождение

mso

— Не переживай. Тебе кто-то сказал сделать глупость в Марне. И ты сделала. Мы тебя защитим, сестра. Дело раздавим, как таракана. Леенайни ведь говорила насчёт нашего круга? Нашего общего дела? Говорила. Ты уже с нами.

— Львица — Тайнодействующая? — ухмыльнулась Миланэ, одновременно забирая лапу, на которую чуть не встал один из служивых.

— Конечно, — молвила Амалла и впервые улыбнулась за всё это время.

— Сожалею, но я отказалась от этой чести. Леенайни знает, — вздохнула Миланэ и громко обратилась к сыскарям: — Что вы там нашли?

— Это требуется забрать, ладно? — запрыгали они.

— Да что именно? Дайте глянуть.

Это была записка Арасси, написанная в день начала Приятия, которую Миланэ в сердцах швырнула в угол.

Милая Милани,

прежде всего хочу выразить тебе свою настоящую признательность за всё, что ты делала для меня за длинные, яркие лета. Люблю тебя за это. Я просто люблю тебя. Ты — самая лучшая, и не смей отрицать. Не смей!

И если ты так хочешь, то я могу отвезти в Марну «Снохождение» твоему сладкому другу жизни, но уверена — лучше это совершить тебе, ведь твоей красоте он обрадуется куда больше, чем моей, хоть я сама — молва ходит — вполне ничего. Ты сделаешь это лично, чему очень рада. Думаешь, смеюсь над твоей бедой? Ох, я не столь порочна. Так прочти главную новость. Знаешь, я ненарочно посетила Леенайни, которая приняла меня с большим чинством и благородством, как подобает. Мы побеседовали, пришлось обмолвиться о тебе, и не поверишь — она не знала о твоём деле! Я попросила её вмешаться и выяснить, почему над тобой решили так жутко подшутить, ну, эта отравленная сома на Приятии, обвинения в плохом поведении и прочие гадости. Знай же: Леенайни сказала, что заступится и не даст этому случиться. Вообще, тебе беспокоиться не о чем, иди на Приятие без страхов, всё будет как надо — только гадкий напиток, честно-честно. Только давай пока притворимся, что мы этого не знаем, ладно? А то нам влетит. Видишь, сколь славны дела. Она ведь великая амарах, не так ли?

Мы скоро станем сёстрами! Мне, конечно, немного страшно, но я стараюсь не думать о плохом. Всё это время я выдерживала ночные буйства, и в этот раз выдержу — уж опытна, голыми когтями не возьмёшь.

До встречи!

Вечно преданная тебе,

Арасси.

Миланэ подумала, что весь мир однажды взял и сговорился против неё, начав подстраивать все мыслимые несчастья. Прочти она эти слова тогда, три дня назад — о, сколь многих мыслей пришлось бы избежать, сколь многое бы обошло её стороною: и мысли о скорой гибели, и плохие мысли об Арасси, и безмерная тоска. Уже было неважным, как именно Арасси встречалась с амарах и о чём говорила, хотя догадаться нетрудно: умоляла её, заступалась за подругу.

«Важно то, что я не успела с ней попрощаться, как подобает. Стой! Погоди! “Попрощаться”… Знамо, знамо я пустоголова. Мне нужно было отвадить её от этого Приятия! Ведь говорили, говорили, что ей нельзя, нельзя! Что я сделала, чтобы остановить её? Лишь маленький скандальчик и мелкую ссору? Она жалелась мне, она верила мне, она — может быть — в конце концов, желала, чтобы я убедила её! Что я сделала? Ничего. Валялась в кровати, когда она ушла. Я не читала её записок. Не слушала, что она говорит. А она побежала к амарах, чтобы спасти мой хвост. И теперь смотри: где я, а где — ты, моя сестра… Поделом мне всё. Поделом. И это жуткое Приятие, и эта грязь в душе, эти сыскари, что рыщут, а потом отдадут меня под суд».

Так ей стало не в себе и жаль, что от большого огненного чувства её ладони возгорелись игнимарой, и бумага в них враз превратилась в яркое пламя. Это заметили сыскари, вмиг засуетились, поняв, что они что-то упустили и хитрая Ашаи (конечно, хитрая, всё это — игры сестринства, ведь известно какие они, сеструшки) обманула их и сожгла то, чего не надо видеть.

Но было поздно и старший средь них лишь бессильно хлопнул в ладоши:

— Вот так-так.

Дальше всё было буднично и гнусно. Амалла ушла, не дождавшись конца всей суеты, сыскари огласили, что они закончили и можно удаляться. Миланэ лишь повела ушами — ей было всё равно. Они втроём начали совещаться и шушукаться в углу на кухне, а тем временем она пыталась привести в порядок дом, совершенно бессознательно, не думая; потом в дом без спросу вошёл низкорослый и хмурый, тот самый, что вначале пожаловал с красавцем к амарах Ваалу-Леенайни. Он явно всем заправлял и дал несколько коротких указаний, после чего все они «настойчиво предложили» Миланэ пройтись, и она пошла; по дороге ей объявили, что следует уехать в Марну «для дальнейшего следствия» и «полного выяснения дела». Миланэ ответила: она не может просто так уехать, ибо должна присутствовать на сожжении близкой львицы, а состоится оно завтра; она не может просто так взять и уехать из Сидны, это невольно даже сёстрам; и вообще, «Снохождение» уже у них — чего ещё желать-то? На всё это хмурый без всяких эмоций заметил, что так станет много лучше для дела, отправляться надо немедля; и если сиятельная решила, что дело сгладится само, то не выйдет — в любом случае её ещё потревожат; указание забрать её в Марну дано очень высокими чинами, потому — Миланэ должна понимать — они так или иначе попытаются её туда забрать; кроме того, лев Амон нуждается в её помощи, показаниях и участия в деле, раз уж она решила не бросать его на произвол судьбы. Если он невиновен, так его отпустят, только нужны показания Миланэ, в том числе — письменные. Она долго думала, потирая переносицу, поглаживая скулу. В конце концов ответила, что требуется идти в Админу — уведомить, что она отъезжает в Марну, таков порядок; а потом могут хоть на месте прибить — ей всё равно. Сыскари согласились, довольные простотой разрешения дела, и пошли вместе с нею.

В Админе она опять встретила Амаллу, что смотрела на неё с осторожным сожалением. Миланэ ловила сочувствующие взгляды. Безусловно, никто и не думал, что Миланэ крала какие-то книги или нечто в этом роде; все сёстры и дисциплары, хоть бы мельком слышавшие о сегодняшнем, понимали, что это большой, сложный столичный переплёт, и жалели Миланэ либо радовались неудаче.

— Простушка думала, что в Марне можно так взять и заиметь патрона. Вон как Ваал вывел пути, — говорили злословицы вполголоса, видя Миланэ в окружении сыскарей.

Амалла похлопотала среди служителей Админы, чтобы они вписали Миланэ как отбывшую по уведомлению дисциплария; служители, в целом, возражали, ибо Миланэ формально уже не была дисципларой, но сестрой, и тем более такой сестрой, что не имеет отношения к Сидне — не является ни наставницей, ни ещё кем, лишь бывшей воспитанницей, а это совсем другое. Но против воли Ваалу-Амаллы пойти не посмели, тем более, что была зацепка: Миланэ ещё не выдали так называемую выходную грамоту: документ церемонного толка, а не практического, достойный лишь того, чтобы водрузить в рамку либо спрятать в комоде (и там забыть). Этим Амалла преследовала важную цель: если Миланэ начнёт подвергаться уголовному преследованию (а осуждение возможно только при низложении Кругом Семи по решению светского суда), то об этом обязательно должны уведомить дисципларий, а это даст время и способы для манёвра. Сейчас Миланэ, несмотря на тяжесть и сложность положения, лишь «сотрудничает» со следствием согласно обязательству Ашаи-Китрах во всем помогать органам государства Сунгов.

И практически одновременно пришло указание от самой амарах как можно быстрее выдать Миланэ сию выходную грамоту. Это означало лишь одно: Леенайни сбрасывает грязь с хвоста, давая знать всем, в том числе и бывшей подопечной, что не станет заступаться и вмешиваться в её проблемы.

— Зря ты отказала, — тихо шепнула ей на ухо Амалла, горько вздохнув. — Не знаю, что ты натворила, Миланэ, по чьему указанию и зачем, но… удачи. Она тебе понадобится. Не следовало играть у амарах роль возмущённой сердцем: ты ведь знала, что отравленная сома — блеф.

— Я этого не знала, — смерила её взглядом Миланэ, впрочем, без зла; она не собиралась никому ничего доказывать.

— Знала, Миланэ. Ведь это я приходила в Аумлан тебя предупредить. По голосу не узнала, да? — с усмешкой сказала Амалла.

— Что? — удивилась дочь Андарии. — Когда? Я ничего не слышала.

— Сиятельная, нам вроде как пора в столицу, — топтались сыскари-служивые.

— Сейчас… — кивнула им дочь Сидны. — Когда это было?

— Врёшь, — блеснули зубы Амаллы. — Как не слышала? Ты ж там не спала. Я на весь Аумлан кричала.

— Не вру, — пожала плечом Миланэ.

— Врёшь. Я была у тебя за спиной, когда ты ту записку Арасси читала. Я одним глазом тоже туда заглянула. Ха, думаешь я ничего не видела? Арасси тебя предупредила! Она была у Леенайни! Думаешь, я не поняла, зачем ты записку сожгла игнимарой, да? Ой, хитра-хитра, да не исхитряйся! Только давай пока притворимся, что мы этого не знаем, ладно? А то нам влетит, — Амалла, хороша на память, наизусть процитировала часть записки.

— Всего хорошего, наставница Амалла.