Снова с тобой
Шрифт:
— Прости, я опоздала. — Бронуин задыхалась — всю дорогу ей пришлось бежать. — Просто одна идиотка… ладно, не важно. Долго пришлось ждать?
Данте бросил сигарету и оттолкнулся от стены плавным кошачьим движением.
— Подумаешь, минут десять. — Он пожал плечами и раздавил каблуком тлеющий окурок. — Стэн отпустил меня пораньше, как я и просил.
— Он хороший человек, правда?
Данте оскалил зубы в ухмылке.
— Ты думаешь? Да просто он задолжал мне. До сих пор не рассчитался за сверхурочные, за прошлый месяц. Он был только рад выпроводить меня.
— Почему же ты не потребуешь с
— Хочешь, чтобы я потерял работу? — На лице Данте появилось неприятное жесткое выражение. Он прищурился, словно насмехаясь над ней, глупой девчонкой. — В этом городе каждый старшеклассник спит и видит, как бы втереться на мое место.
— Ты прав. Не слушай меня. — И правда, какая она безмозглая! Не каждому приходится работать в кафе-мороженом, чтобы подкопить денег на учебу в колледже, — некоторые зарабатывают себе на хлеб.
Данте выгнул спину и сунул ладонь в передний карман джинсов, где носил сигареты. При этом его футболка приподнялась, и Бронуин мельком увидела плоский загорелый живот с дорожкой темных волосков, уходящих вниз, под ремень. Внезапно ее желудок стал невесомым, как на первом подъеме «американских горок».
Он прикурил сигарету и жадно затянулся. В конце переулка, пока оба осматривались по сторонам, прежде чем выйти на Норт-стрит, Данте произнес:
— А может, я сам свалю оттуда, кто знает? Давно пора линять из этого паршивого городишки.
В приступе паники Бронуин с притворным равнодушием спросила:
— Ну и что тебя здесь держит?
Он склонил голову набок и сверкнул усмешкой, от которой сердце Бронуин начало таять, как мороженое на горячей ложке.
— Ничто. Ровным счетом ничто. — Но его голос и взгляд показались Бронуин лаской. — Куда поедем?
Его темно-зеленый «камаро» был припаркован за магазином «Крючок и грузило».
Обычно они уезжали к реке или на хребет Уинди-Ридж, где можно было бродить часами, не рискуя встретить знакомых. Но в последнее время Бронуин стала побаиваться оставаться с Данте в уединенных местах. Она понимала: не успеют они оба опомниться, как окажутся лежащими нагишом на песке или на сосновых иголках. А сегодня она этого не хотела. Ей предстояли дела поважнее.
— Может, на кладбище? Мы там давно не бывали.
Она имела в виду старое лютеранское кладбище, расположенное в восьми-девяти милях от города. Несколько лет назад церковь у кладбища подмыло наводнением, поэтому теперь там было безлюдно. Пустынные тропинки под тенистыми старыми деревьями оказались идеальным местом для неспешных прогулок.
Или для разговоров, не предназначенных для чужих ушей.
Ощущение легкости в животе Бронуин усилилось. «Еще не поздно пойти на попятный, — шептал ей внутренний голос. — Тебя никто не держит под прицелом». Внезапно Бронуин задумалась о своей сестре и о ее матери. Нет, отказываться от замыслов нельзя. Ей вспомнился плакат на стене в классе мистера Мелника: «Carpe diem» — «Лови день». «Пока он не поймал тебя», — мысленно добавила Бронуин, садясь в «камаро».
Через несколько минут они уже мчались по шоссе, опустив стекла, и длинные волосы Бронуин трепетали, как знамя на ветру. Она украдкой поглядывала на Данте, который не сводил глаз с дороги. Одинаковые блики дрожали на выпуклых линзах его очков. Над сигаретой, зажатой в двух пальцах,
Но без Данте ей не обойтись. С тем, что Бронуин знала только из фильмов и книг, Данте сталкивался лично. К примеру, он умел без ключа завести машину… или отпереть замок. В офисе нет системы сигнализации, стало быть, пробраться туда ночью для Данте проще простого.
Вскоре он притормозил у кладбища, где пыльная дорога делала поворот в тени деревьев. На расстоянии десятка ярдов слева виднелось ветхое деревянное строение с дверями, запертыми на ржавый амбарный замок, — все, что осталось от прежней церкви. Заросшая тропа вела к каменным надгробиям на склоне холма.
Бронуин собиралась выйти, когда Данте остановил ее:
— Подожди.
Он снял очки и бросил их на приборную доску, а потом придвинулся ближе, чтобы поцеловать Бронуин. Поцелуй был медленным, сладким и волнующим. Бронуин казалось, что она спускается с первого гребня «американских горок». Данте целовался не так, как другие парни, — те словно просили разрешения. А он просто делал то, что хотел… и выполнял тайные желания самой Бронуин.
Его губы приоткрылись, кончик языка неспешно исследовал ее рот. От Данте слабо пахло табаком, и, хотя Бронуин не нравилось, что он курил, во время поцелуев этот запах возбуждал ее. Наверное, благодаря ему Данте казался более взрослым и опасным. Бронуин вздрогнула от удовольствия, когда он обхватил ладонью ее затылок, запустил пальцы в волосы и принялся нежно поглаживать ее голову. А когда он провел по ее подбородку большим пальцем, она слабо застонала.
Сначала робко, но постепенно смелея, Бронуин открыла рот, коснулась языком губ Данте, просунула ладонь под его футболку и ощутила желобок позвоночника между упругих выпуклых мышц. Ее ладонь липла к влажной коже. От Данте пахло табаком, смазкой и жидким мылом, которым он мылся над ржавой раковиной в мастерской Стэна. Бронуин представила, как он раздевается донага, споласкиваясь под душем, и ощущение тяжести внизу живота усилилось, дыхание сбилось.
Ладонь, лежащая на ее бедре, напоминала ей о том, как однажды Данте расстегнул ее джинсы и просунул пальцы под резинку трусиков. Бронуин вдруг стало стыдно — от того, что у нее между ног все увлажнилось. Когда он слегка ввел в нее палец, она замерла, боясь шевельнуться и чувствуя себя на грани какого-то постыдного, но волнующего поступка, как по ночам, когда она ласкала сама себя под одеялом, доходя до исступления.
Но на этот раз Данте просунул руку под ее тенниску и расстегнул лифчик. Бронуин тихо застонала, совсем не стыдясь своей маленькой груди, как бывало с другими парнями. Данте благоговейно приподнял ее грудь на ладони, его мозолистые пальцы подрагивали, касаясь обгоревшей на солнце кожи.
— Какая ты горячая, — прошептал он, дотрагиваясь губами до ее волос.
— Я уснула, загорая у пристани.
— Жаль, что меня не было рядом. Я бы разбудил тебя.
— Правда? Тогда мне грозило бы кое-что похуже солнечного ожога, — с низким смешком откликнулась она, покусывая его ухо.