Снова в школу
Шрифт:
Неужели это было всего несколько дней назад? Кажется, что прошли месяцы, годы.
Кладовка уборщика была запретной зоной с тех пор, как Маккарти поймала нас. На этой неделе я каждый вечер водила родителей на сеансы физиотерапии, так что мы с Гарреттом были вместе только по телефону, по СМС, а также было несколько горячих и сильных поцелуев в его джипе, когда он подъехал к дому моих родителей поздно вечером в понедельник, просто чтобы увидеть меня наедине в течение нескольких минут.
Это так странно, как жизнь
Я не помню, как я продержалась шестнадцать лет без Гарретта Дэниелса в моей жизни. Теперь, когда он вернулся в нее, я как наркоманка — жажду его, думаю о нем все время.
— Тренер Дэниелс? — я стараюсь говорить профессионально, в то время как каждая клеточка моего тела кричит о неуместности.
Наши взгляды встречаются, затем взгляд Гарретта незаметно и медленно опускается на мою черную водолазку, темно-синие узкие джинсы и кожаные туфли-лодочки. Это всего несколько секунд, но, когда его взгляд возвращается ко мне, его глаза горят — голодные — и я знаю, что он думает о том же, о чем и я: Вытащи меня, нас, из этой гребаной одежды.
— Мисс Карпентер, Рэй сказал, что тебе нужно было вытащить из хранилища несколько тяжелых предметов? — он указывает большим пальцем за плечо. — Это мой свободный урок, поэтому я подумал, что мог бы помочь… со всем что тебе нужно.
Он мог бы помочь мне рукой, хорошо помочь… Рукой, пальцами… Два пальца Гарретта всегда были моими любимыми.
— Спасибо, да. Это было бы…
Чертовски горячо? Невероятно? Так умопомрачительно, что мои волосы поседеют?
— …отлично.
Гарретт ухмыляется, приподнимая бровь — как будто он может читать мои мысли — и в этот момент я не сомневаюсь, что он может.
Я смотрю на Майкла.
— Ты можешь показать им, что нам нужно из хранилища?
Гарретт и его парни следуют за Майклом из театра.
Затем Тоби листает сценарий в своих руках, качая головой.
— Я больше не уверен в этом. Идея делать что-то из этого довольно странная — они будут смеяться над нами. Я не хочу выглядеть гребаным идиотом.
Классический случай трусости. Они хотят, чтобы пьеса была хорошей… но они не доверяют мне, чтобы я показала им, как сделать ее хорошей. Не полностью, пока нет.
— Вы будете выглядеть идиотами только в том случае, если будете сдерживаться, если попытаетесь притвориться, что вы слишком круты для этого, — я сутулюсь и пожимаю плечами, как иногда делает Дэвид, вызывая тихое хихиканье в классе. — Но если вы отпустите все это, погрузитесь в свою роль — единственное, что кто-нибудь увидит, это то, насколько вы удивительны. Вот почему так важно доверие между режиссером и исполнителями. Если вы мне доверитесь, обещаю… я не позволю вам выглядеть идиотами. — Я встречаюсь
— Ты должна показать им ту штуку. — Голос Гарретта эхом отдается в театре, удивляя меня. Я оборачиваюсь и вижу, что он прислонился к стене слева от сцены — завораживающий, уверенный в себе.
Я знаю о какой "штуке" он говорит. Это был трюк, который я обычно проделывала для него, чтобы похвастаться — после нашей поездки со второкурсниками на Манхэттен, чтобы посмотреть "Отверженные".
Я качаю головой.
— Не хочу этого делать. Я даже не знаю, могу ли я еще это.
Он усмехается.
— Конечно, ты все еще можешь.
— В чем дело? — спрашивает Симона.
— Дело в причине, — отвечает Гарретт, — почему вы должны слушать мисс Карпентер. Почему вы должны ей доверять. Она знает свое дело.
Дэвид криво усмехается.
— Хорошо, теперь Вы точно должны показать нам эту штуку.
Я драматически вздыхаю.
— Хорошо. Но это было давно, так что будьте милосердны.
Я встряхиваю руками и разминаю шею — и делаю несколько вокальных разминок.
Гарретт обхватывает руками свой великолепный рот.
— Перестань тянуть время.
Я показываю ему язык, и весь класс смеется.
И тогда я начинаю. Я исполняю полную версию "Еще один день" "Отверженных" — я делаю шаг в сторону, поворачиваюсь влево или вправо, скрещиваю руки, ударяю кулаком в ладонь, меняю позу, тональность голоса, выражение лица — чтобы отличить каждого персонажа. Я всего лишь один человек, но с каждой строкой я становлюсь — Жаном Вальжаном, Козеттой, Мариусом, Эпониной, инспектором Жавером — я становлюсь ими всеми. Я смотрю не на своих зрителей, а мимо них, в заднюю часть театра, пока не закрываю глаза на самой последней волнующей ноте.
Медленно я открываю глаза, и все мои дети смотрят на меня так, словно у меня четыре головы. Пока Дэвид не начинает хлопать — громко и быстро — и, как маленькие утята, остальные следуют за ним, пока не раздаются бурные аплодисменты. Гарретт подносит пальцы к губам и свистит.
И это в десять раз лучше, чем любая овация стоя, которую я когда-либо получала.
— Святое дерьмо. — Брэдли встает. — Это было ужасно!
Все в порядке, у подростков слово "ужасно" означает "обалденно" — это хорошо.
— Вы можете научить нас, как это сделать? — спрашивает Тоби.
— Да, — киваю я. — Да, на самом деле, я могу.
Из коридора доносится пронзительный звонок, и дети хватают свои вещи и направляются к двери.
— Мы закончим это завтра, — кричу я им вслед. — И никогда не бывает слишком рано начинать заучивать свои реплики!
Посреди этой суматохи я направляюсь туда, где Гарретт все еще стоит у стены, скрестив руки на груди, и ждет меня. Я наклоняюсь к нему, насколько могу, не поджигая вереницу школьных сплетен… или не набрасываясь на него.